– Погоди, – повернулся к нему друг, – так одеколоном от тебя, что ли, несло?

– Да… – признался опер.

– Зачем же ты такой гадостью надушился?

– Много ты понимаешь… – обиделся Жуков. – Это парфюм «Мускус»… Бабам знаешь как нравится? – Тут опер почему-то понизил голос и признался: – Я сегодня утром, когда на работу уезжал, второпях не тот пиджак надел… Этот вот, – опер хлопнул себя по белым лацканам, – он у меня для свиданок предназначен. Я его еще недели две назад «Мускусом» побрызгал, и аромат все держится…

– «Аромат»… – передразнил Папалаев. – Да это жуть какая-то, а не аромат…

– Не тебе судить! – высокомерно сказал Жуков. – Бабам судить!

– Ну и как? – заинтересовался Папалаев. – Клюют?

– А то! – оживился друг. – Дня три назад, например, с такой блондиночкой познакомился в кафешке… – Глаза опера загорелись. – Захожу, значит, туда…

Из шахты лифта донесся гулкий шум пришедшей в движение кабины. Это вернуло Жукова из далекого кафе в подъезд, и, кашлянув, он посерьезнел и произнес:

– Ну ладно. Что делать-то будем?

– А что делать? – почесал затылок Папалаев. – Замок вышибать надо!

– Правильно! – согласился Жуков, затем оценивающе посмотрел на дверь. – Ну с такими-то я быстро справляюсь…

– С разбегу вдаришь? – спросил Папалаев.

– А как же! – сказал опер и вдруг, что-то вспомнив, попросил напарника: – Подергай-ка ее, она случайно не открыта?

Папалаев схватился за ручку и сначала с силой потянул ее на себя, а потом толкнул в противоположном направлении:

– Нет, закрыта!

– Ну что ж… – Стоящий в нескольких шагах от него Жуков набычился, отставил правую ногу назад и, оттолкнувшись, рванул к двери.

– Эх-ма-а! – крикнул он и ударил в нее могучим плечом.

Послышался треск ломающейся коробки, и через секунду опер оказался внутри.

– Фу-у… – протянул он, зажимая нос. – Вонь-то какая!

Папалаев тоже ощутил отвратительный запах разлагающегося трупа. Превозмогая себя, он шагнул в квартиру и, озираясь по сторонам, сказал:

– Где он тут…

Опера зашли в одну комнату, потом в другую, толкнули дверь третьей и, наконец, увидели валяющегося на полу усатого мужика с синим лицом и вывалившимся наружу языком.

– Дня два лежит… – пробормотал Жуков, шагнув к нему и осмотрев.

– Удавили его… – показал Папалаев на характерную полоску на шее убитого. – И удавили, кажется, вот этим… – Опер поднял с пола кусок бельевой веревки.

– Да… – согласился Жуков, после чего осторожно залез во внутренний карман убитого и достал паспорт. – «Шмаков Евгений Андреевич», – прочитал опер и, сличив лицо трупа с фотокарточкой, заключил. – Это он!

– Ясно… – сказал Папалаев. – Ну что, звоним дежурному по городу?

– Звоним… – кивнул Жуков. – Пусть высылают дежурную группу. Только сначала проветрим тут…

Они раскрыли окна во всех комнатах, и Жуков набрал на шмаковском телефоне ноль два…

Турецкий заметил Иванову сразу. Она стояла у памятника великому поэту, привлекая взгляды проходящих мимо мужиков. Даже сам Пушкин, слегка наклонивший голову, казалось, смотрел именно на нее.

– Здравствуйте! – сказала она, заметив Турецкого.

Тот улыбнулся:

– Добрый день, Галина Ивановна. Простите, что я немного опоздал…

– Ничего страшного… Если бы вы задержались дольше, я бы все равно вас дождалась.

Турецкому показалось, что окаймленное зеленоватыми бакенбардами бронзовое лицо Пушкина приняло завистливо-ревнивое выражение.

– Так что же вы хотели мне сообщить? – спросил «важняк».

Иванова пристально посмотрела на него и неожиданно предложила:

– Может, зайдем в какой-нибудь ресторанчик?

Это немного удивило Александра, но не настолько, чтобы отказаться. Судорожно прикидывая в голове, сколько у него с собой денег, он произнес:

– Буду просто счастлив составить вам компанию!

Они быстро дошли до находящегося через дорогу «МН-клуба» в котором, несмотря на день, было довольно много посетителей, но свободный столик тем не менее нашелся.

– А тут уютно… – сказал Турецкий, усевшись.

– Да… – согласилась Иванова и взяла меню. – Посмотрим, что у них есть…

«Если она сейчас закажет каких-нибудь лобстеров, то я опозорюсь…» – с тоской подумал располагающий незначительными средствами Александр, который всегда считал, что оплата ресторанного счета – дело мужчины, и только мужчины, несмотря на все прокравшиеся в общество новомодные феминистические тенденции.

– Я буду кофе! – сказала Галина Ивановна. – И один эклер.

«Ну и прекрасно!» – с облегчением вздохнул Турецкий и улыбнулся:

– А я только кофе.

Ему показалось, что в глазах Ивановой мелькнула насмешка, но Александр не был в этом уверен. Приглушенное освещение заведения то и дело озарялось мягкими лучами цветомузыки, и поэтому какие-то мелкие детали мимики сидящей напротив женщины могли ускользнуть от внимания Турецкого, а какие-то, наоборот, дорисоваться его воображением.

– Что будем заказывать? – спросил подошедший к столику официант.

– Два кофе и эклер, – сказал Александр.

Официант кивнул и удалился.

– Так что же вы хотели мне сообщить? – спросил наконец Турецкий у своей спутницы.

Та немного помолчала, потерла тонким длинным пальцем висок и произнесла:

– Сергей собирал документы, компрометирующие кремлевское руководство.

– Я это знаю, – быстро сказал Александр. – Меня интересует, что конкретно ему удалось откопать.

Иванова пристально посмотрела на него и негромко ответила:

– Нужные вам документы находятся у меня дома.

– Ах вот как… – оживился Турецкий. – А почему же тогда…

– Пожалуйста, ваш заказ! – Подошедший официант поставил на столик две чашки кофе и тарелочку с пирожным.

– Спасибо! – сказала Галина Ивановна.

– Угу! – кивнув, присоединился к ней Александр и, проводив удалившегося официанта взглядом, продолжил: – А почему же тогда вы не сказали мне об этом еще вчера?

Иванова пожала плечами:

– Да и сама не знаю… Испугалась чего-то… Я в последнее время столько нервничаю… – Тут она наклонилась к Турецкому и горячо зашептала: – Мне кажется, что за мной начали следить!

– Да? – очень серьезно спросил тот. – И когда же?