Ротмистр Богословский жил на Краузенштрассе в большом пятиэтажном доме, расположенном прямо напротив небольшого сквера.

— Наших в этом доме еще двое проживают, — сказал Нарышкин, когда полковник запарковал машину в очередном не особо освещенном месте. — Окна квартиры Богословского на третьем этаже выходят как раз на сквер, в подъезде консьерж. Еще один наш коллега проживает этажом выше, в этом же подъезде, а еще один в соседнем.

— Ничего, — протянул Ванюша, — мы как в бане — всех посмотрим…

И вновь потянулись тягостные минуты ожидания со все растущей уверенностью, что мои чувственно-аналитические потуги в самолете оказались полной и законченной профанацией! Да, я могу находить людей по их энергетическому образу, дистанционно воздействовать на нужных мне индивидуумов, даже считывать их эмоции! Но вот в тайны их души, в их сокровенные мысли и побуждения, увы, проникнуть могу лишь при непосредственном контакте, когда объект лично, своим языком, расскажет мне подробности. Плохо ли это? Не думаю — очень мне не хочется нести лишнюю ответственность и брать грех на душу, например, огульно обвиняя офицера разведки в самом тяжком из его возможных грехов, коим являлось предательство. Уж лучше поступать как сегодня — незаметно пришли, чтобы не оскорблять беспочвенными подозрениями, проверили, убедились, что невиновен, «извинились» за беспокойство, попытавшись наладить семейную жизнь, и тихо растворились в ночи. А вообще, тренироваться надо чаще, может, у меня что путное со временем и выйдет…

— Внимание!.. — с напряжением в голосе заговорил полковник, и я встрепенулся. — Вышли четверо. Направляются к нам.

Я и не заметил, как задремал, и, обругав себя последними словами за недопустимую беспечность, пригляделся: действительно — к группе добавился новенький, он же четвертый, и передвигался этот четвертый хоть и самостоятельно, но походка у него была какой-то неестественно дерганой…

Дверь открылась, и Ванюша буквально втолкнул в салон крепыша среднего роста с профессионально незапоминающимся лицом и стеклянными глазами:

— Заползай, падаль! Остановка промежуточная, но далеко не конечная!

Удар по ногам, крепыш падает на колени.

— Грабки, падла, за спину завел! — Щелчок наручников.

Еще один щелчок — ноги тоже в наручниках. Удар ногой в спину, и пленник поломанной куклой лицом вниз падает в проход между сиденьями, а Ванюша поясняет нам с обернувшимся полковником:

— Он это, гарантия сто процентов! Успели еще его соседа по подъезду заодно проверить — чист как слеза. Сейчас пойдем в соседний подъезд. Полковник, за эту падаль головой отвечаешь!

— Есть! — кивнул тот.

Кузьмин же, повернувшись ко мне, улыбнулся и шепотом сказал:

— Вот видишь, у тебя на самом деле все получилось, а ты переживал. Драйвера нашего подстрахуешь?

— Ага… — и, когда за Ванюшей закрылась дверь, я обратился к «драйверу»: — Господин полковник, вы не переживайте, падаль эту я держу. — Пересел для удобства и поставил ногу на спину предателя.

— У меня приказ, ваше… — он осекся. — Вместе посторожим. А вот кепочку я бы вам порекомендовал все-таки надеть… От греха.

— Спасибо за заботу, господин полковник. — И тут же натянул кепарь.

А чего такого? Человек проявил заботу, причем из сугубо профессиональных побуждений. Значит, необходимо господина полковника уважить.

Когда был проверен еще один разведчик из соседнего подъезда, мы переместились на улицу Шутценштарассе. Проверялся второй офицер из оставшейся тройки, все шло по плану, и тут у меня на душе заскребли кошки — пискнувшая чуйка предупреждала об опасности!

Темп!

Похер на тошноту!

Полный анализ окружающей обстановки!

— Группа, внимание! — объявил я в динамик рации, замечая, как с водительского места ко мне резко оборачивается полковник. — К территории квартала со стороны Ляйпцегештрассе движется парочка тревожных, но не паникующих обликов. И это точно не полицейский патруль. Подозреваю, контрразведка выслала агентов для проверки замолчавших постов. Облики контролирую, предлагаю продолжать операцию. Если все слышали, но не можете ответить, просто постучите по динамику.

— Это Иванов, — услышал я глухой голос Ванюши. — Работаем по плану. Камень, продолжай мониторить ситуацию. В случае непосредственной угрозы — доклад немедленно. В остальных случаях приказываю обеспечить режим радиомолчания.

— Принято.

Группа вернулась в машину минут через десять, когда неприметный «Фольксваген» закончил дежурный объезд улиц квартала и зарулил на Краузенштрассе к одному из постов своих коллег, и Кузьмин сразу перегнулся ко мне с переднего ряда кресел:

— Лешка, сможешь тех четверых своих крестничков разбудить?

— Делаю… Готово, — выдохнул я.

Ванюша, прислушивающийся к чему-то пару секунд, удовлетворенно кивнул:

— Отлично! Я бы так тонко не сработал! Никакой паники у залетчиков, только досада на себя за сон на посту. — И, отвернувшись от меня, он скомандовал: — Полковник, строй маршрут таким образом, чтобы тачку как можно дольше не отследили по дорожным камерам.

— Делаю. — И микроавтобус тронулся.

— Следующее, — Кузьмин покосился в сторону уже колдующего над ноутом дипкурьера. — Если нас все-таки вычислят и обложат, с боем прорываться не будем. Нашему Камню просто придется выйти из машины и засветить свою симпатичную физию перед сотрудниками немецких спецслужб, потому что вот эту падаль, — Ванюша указал на валявшегося в проходе предателя, — мы обязаны доставить в Монако в целости и сохранности. Вопросы есть? Вопросов нет. И не расслабляемся, господа офицеры!

Раздав ценные указания, Ванюша перегнулся через проход ко мне:

— Держись, Лешка, в самолете выспишься.

— Держусь, — я выдавил улыбку, продолжая на темпе мониторить ситуацию. — Сейчас самое главное — нам борт отцовской баронессы не засветить. Сам понимаешь, папа тебе такого залета не простит.

— Прорвемся! — осклабился колдун.

И опять неспешная езда по улицам Берлина, и опять промзона и новый автомобиль марки «Опель», на котором мы и добрались до аэропорта. Взобравшись по трапу в самолет, я упал в кресло и тут же заснул, не собираясь отслеживать, как в салон заносят предателя и работают с камерами видеонаблюдения в ангаре…

На яхте, куда мы привезли предателя Богословского, были уже утром и, попросив у адмирала Варушкина разместить нас с Ваней в свободной каюте, завалились спать…

* * *

Отец Витольд, периодически теряя сознание, в скрюченной позе провалялся на полу в гостиничном номере до самого утра — фантомная боль была такой силы, что создавалось полное ощущение присутствия вставленного в заднепроходное отверстие раскаленного штыря. Утром все стало только хуже — Витольда несколько раз вырвало кровью, а еще через какое-то время его сфинктер расслабился