– Видишь, доски строгаю, что привёз из уезда. Хочу несколько новых парт смастерить для класса: старые совсем развалились, а денег у общества на покупку нет. Даже доски эти купил на своё жалование: совсем за последние годы село обеднело: то неурожай, то война с новыми налогами, то революция с беспорядками, а страдают крестьяне, которые есть становой хребет русского государства – сломай этот хребет и не будет страны России, потому и надо учить крестьян грамоте, чтобы понимали своё место в стране и не ломали шапку перед всякими выскочками и инородцами.

У нас крестьяне не жгли барские усадьбы, а в других губерниях многие помещики пострадали, да и то сказать, за дело. Крестьянам волю дали без земли, когда крепостное право отменили, вот сейчас эта несправедливость и отразилась. Земля должна принадлежать государству, а через него обществу, которое на этой земле трудится, так я разумею, – продолжал учитель, строгая доски для парты.

– Я согласен с вами, Иван Петрович, поэтому и состою в партии эсеров, которая за передачу всей земли крестьянам без всякого выкупа, а помещики пусть тоже живут своим трудом: хватит, пососали народную кровь, – ответил Иван учителю.

Тот удивленно посмотрел на него: – Ты же дворянин, Ваня, и должен защищать своих дворян, но не крестьян.

– Декабристы тоже были все дворяне, но ратовали за народ, – возразил Иван. – Образованный человек понимает несправедливость даже, если сам пострадает. Сейчас многие рассуждают как я, без различия в сословиях. И сословия эти тоже надо убрать, уничтожить. Люди должны быть равны между собой и различаться лишь трудом, знаниями и способностями, а не имениями, деньгами и должностями при царе и губернаторах.

– Да, видимо грядут большие перемены, коль дворянские дети ратуют за равноправие с крестьянами, – задумался учитель. – Только будь, Иван, осторожнее в своих мыслях при посторонних. Людей много сейчас озлобленных развелось: донесут на тебя, и лишишься ты учительского места и надежды на дальнейшую учёбу. Сейчас не время свои мысли вслух высказывать, – напутствовал учитель своего бывшего ученика перед его уходом. – Поработай, поучись ещё, а там глядишь, и время для свободных мыслей настанет, вот тогда и решайте дела своей партии эсеров, в которую ты записался.

На этом учитель и ученик расстались, чтобы больше не увидеться. Учитель в городе, навещая детей, заразился, видимо в поезде, чахоткой и скоропостижно умер через год, еще до приезда Ивана домой, в свой первый отпуск.

Попробовал Иван навестить и своих бывших друзей по малолетству, но радостной встречи не получилось. Друзья детства успели жениться и обзавестись уже по ребёнку, так что домашние хлопоты и труд на поле не располагали к длительным воспоминаниям о беззаботном детстве с барчуком, который легко и просто выучился на учителя. Но Фёдор и Егор высказали благодарность Ивану за то, что в детстве он обучил их чтению, которое помогает им в крестьянской жизни.

– Спасибо, Иван Петрович, за грамоту, что обучил нас в детстве, – степенно благодарил Егор учителя, поглаживая курчавую русую бородку, которая нехотя покрывала его лицо редкой порослью. – Детей своих мы обязательно отдадим в учение, может им повезёт вырваться из села в город, где нет такого тяжелого труда, но требуется грамота по чтению и письму. Мы-то с Федей пишем, как гусь лапой: что ты учил, забыли, а подучиться в школе уже некогда. А вот чтение не забывается, и даже улучшается со временем, жаль, что читать времени нет, да и читать нечего, кроме Псалтыря: книг покупать не на что, а взять в селе не у кого.

– Возьмите у учителя, посоветовал Иван, – у него и книги есть для чтения и письму он поможет обучиться, когда зимой будет свободное время. Учиться никогда не поздно, – убеждал Иван, – может в солдаты придётся идти, так там грамота нужна всегда. В японскую войну вы не попали по возрасту, но вдруг случится ещё война, вот грамотность и пригодится.

– Полноте, Иван Петрович, – возразил Фёдор, – какая к чёрту война, если и без войны мы живём, почти голодая по весне. Ломаешься на поле всё лето, а соберёшь урожай со своего клочка земли, да уплатишь подати в общину, и глядишь, хлебца хватает до Крещенья, редко до поста, а до новин никогда. Семьи растут, а земли в общине не прибавляется.

– Вот и надо зимой уезжать на заработки, – посоветовал Иван, – тогда и грамота пригодится. Только ехать надо не в уезд, а в губернию. В большом городе много работы и платят там лучше, поэтому за зиму можно прилично подработать, – убеждал Иван. – Если ничего не предпринимать, так и закисните здесь, в нужде, мохом покроетесь раньше времени и детям своим помощь в их жизни не окажете. Непременно зимой езжайте вместе в Могилёв, али в Витебск, там обучитесь мастерству какому-нибудь в подмастерьях, – глядишь, дальше и дело пойдёт.

– Спасибо, Иван Петрович, за совет, – ответствовал Егор, – мы это обдумаем и, наверное, попробуем, пока силы и здоровье есть.

На том бывшие друзья и расстались.

В следующий свой приезд, через год, Иван узнал, что Фёдор уехал с семьёй искать счастья в Сибири по программе переселения, а Егор в Могилёве пристроился рабочим на железной дороге – грамотность помогла и переехал на житьё в город вместе с семьёй: жизнь рабочего тоже не сахар, но всё же легче, чем у крестьянина-бедняка.

Погостив у отца положенное время, Иван отправился к месту своей службы в село Осокое Оршанского уезда Могилёвской губернии. Для поездки он нанял соседа-кучера с лошадью, который и довёз Ивана за три рубля и за два дня в отцовской коляске до места назначения.

II

Прибыв в село, Иван отыскал дом старосты, чтобы уладить вопросы работы и жилья, поскольку земские школы содержались совместно казной и общиной: казна давала учителя и платила ему жалование, а община содержала школу и учительское жильё за свой счёт. Старосты дома не оказалось: он улаживал какой-то спор крестьян по размежеванию сенокосных лугов у леса, и пришлось ждать его возвращения. Хозяйка дома, узнав, что Иван – это новый учитель в школе, сразу стала приветливой, угостила его и кучера холодным квасом с дороги и пригласила отобедать вместе с хозяином, когда он вернётся.

Староста появился далеко за полдень. Это был степенный мужик далеко за сорок лет, с окладистой бородой иссиня-чёрного цвета с проседью на широкоскулом лице с узкими прорезями глаз: по всему было видно, что в родичах у него толпились степняки, возможно с монгольского нашествия.

Тимофей Ильич, – так звали