получится, в коляске вздремну, и конь попасётся на лужайке, а поутру в путь и к полудню буду дома, – объяснил кучер своё поспешание и отбыл с наказом передать Петру Фроловичу, что сын его устроился на новом месте вполне благополучно.

Староста тоже удалился давать дело дочерям насчёт матраса, а Иван принялся распаковывать чемоданы и раскладывать вещи по шкафам, благо, что вещей этих было немного. Закончив с вещами, он пошёл осматривать свои владения.

В классе стояли три ряда парт, за которыми могли расположиться около пятидесяти учеников. В углу стоял шкаф с учебниками, что были куплены за счёт общины и потому оставались в школе. Бачка с водой в коридоре не было, а стояла деревянная лохань с ковшом для питья.

В квартире на кухне валялась кое-какая посуда глиняная, пара чугунков с отбитыми краями и несколько деревенских пиал и кружек, выточенных из цельного дерева. Из коридора дверь вела на веранду, а с веранды был выход в огород, что примыкал к школьному двору, отделяясь от него ивовым плетнем. Огород чьими-то стараниями был засажен картошкой, которая обещала хороший урожай через месяц. В глубине огорода виднелась небольшая банька, где учителя с домочадцами мылись и парились для чистоты тела, а душу очищали в церкви, что располагалась неподалёку от школы, на соседней улице. Во дворе школы был колодец с воротом, но без верёвки и ведра.

– Вот и все владения мои на ближайший год-два, – с грустью подумал Иван. – Одиноко мне будет здесь и скучно, но надо привыкнуть, показать себя в деле учительском, а там, если Бог даст, продолжу учёбу в институте, если скоплю деньжат на учёбу: отца и тётку просить не буду, хватит сидеть у них на шее, пора самому себя содержать, уже двадцать лет стукнуло.

К вечеру приехал староста на бричке и сгрузил матрас, набитый сеном.

– Вот, Иван Петрович, вам перина пуховая, мои дочки постарались, чтобы вам мягче спалось. – Может, ко мне переберётесь, пока обживаться будете? – предложил вновь староста, но Иван отказался.

– Не смею вас обременять, Тимофей Ильич, по пустякам, но если по делу, то всегда обращусь за содействием, – отговорился Иван, и, подхватив матрас, оказавшийся неожиданно лёгким, понёс его в дом. Простыней у него тоже не было, и свою первую ночь он провёл на сенном матрасе без простыни, одеяла и подушки, благо ночи стояли ещё тёплые.

Поутру, проснувшись, Иван сожалел, что отказался от приглашения старосты. Сено, которым был набит матрас, ещё не обмялось и кололось через холст, из еды оставалась пара пирогов с ливером, что дала ему в дорогу Фрося, и даже чаю попить было невозможно по причине отсутствия самовара.

Съев пироги и запив их холодной водой, добытой с трудом из колодца, Иван решительно отправился к лавке, что видел вчера по дороге, чтобы начать устраивать свой быт покупкой необходимых предметов обихода и кое-какой снеди для пропитания. Деньги на обустройство ему выдали в уезде вместе с направлением на работу в это село.

Вообще-то бытовые заботы учителя должна обеспечивать сельская община, но Иван решил не начинать свою работу здесь с просьбы и требования.

Лавочнику, который приветливо встретил его в магазине, уже зная, что это Иван Петрович, новый учитель, Иван выставил целый список вещей и товаров, что ему необходимы, начиная от самовара и посуды и кончая хлебом, чаем и сахаром. Многого из потребного в лавке не оказалось, но лавочник обещал прислать отсутствующее, закупив товар у других торговцев.

Скоро подъехала телега с покупками, Иван с помощью лавочника занялся разгрузкой, а потом и обустройством, прерываясь лишь на перекус хлебом с ветчиной и сыром и запивая всё чаем из самовара, что приобрел в первую очередь и сам принёс из лавки, шагая по селу с самоваром на удивление сельчан.

Целая неделя ушла у Ивана на обустройство своего жилища. Он и не представлял раньше, сколько всяких мелочей должно быть в доме, чтобы всякий раз не бежать в лавку за недостающим. Вместо сенного матраса лавочник, по заказу, привёз из Орши ватный матрас с пуховой подстилкой, ватное одеяло, пуховую подушку, полотенца и коврики на пол, – всё, чего не оказалось в сельской лавке.

В субботу, к вечеру зашёл староста, осмотреть, как новый учитель обустроился при школе, остался доволен хозяйственностью Ивана и пригласил его на воскресный обед к себе в гости.

– Будет ещё урядник с семьёй, мы по переменке ходим друг другу в гости, и вы, Иван Петрович, как новый и одинокий человек в нашем обществе. Гляжу, хозяйством вы обзавелись, но, чтобы им управлять, нужна женская рука: я вам пришлю вдовую молодку, чтобы готовила, стирала и убирала вашу квартиру за небольшую плату, что вы ей назначите. У нас любая плата считается хорошей, а уж сколько вы положите, – ваша воля.

– Три рубля в месяц хватит? – наугад предложил Иван свою цену.

– Помилуй Бог, Иван Петрович, да за три рубля я сам у вас хозяйствовать буду: в деревне это большие деньги, тем более для вдовы, живущей в приживалках у свёкра: мужа прибило деревом при заготовке дров, а ей деваться некуда, поскольку из дальней деревни, и там у родителей жила в тесноте. За такие деньги свекор ею помыкать перестанет, и сыночка своего она к вам в школу запишет, если, конечно, эта женщина придётся вам ко двору. Мне, как старосте, порядок нужен на селе, чтобы люди других не обижали, потому я и присмотрел вам, Иван Петрович, эту женщину, что бесправная она вдова, при ребёнке и в приживалках.

Порешили, что в понедельник, с утра женщина придёт показаться учителю и сговориться о работе по дому. Староста ушёл, а Иван продолжил обустраивать жильё, как мог: опыта такой работы у него до сих пор не было, и многое приходилось угадывать или откладывать по неумению.

На следующий день Иван пришёл к старосте на обед по приглашению. Тимофей Ильич по случаю приоделся в рубашку с пиджаком, жена его, Евдокия, нарядилась в суконное платье, а две черноволосые дочери бегали по дому в ярких ситцевых платьях, похожие на диковинные заморские цветы, картинки которых Иван видел в учебниках.

Подошёл и урядник в белом полицейском кителе с погонами унтер-офицера с женой и двумя дочками на выданье: русоголовыми и с голубыми глазами – такими же, как и левый глаз Ивана. Все познакомились, но Иван тотчас забыл их имена, кроме хозяина: таково было свойство его памяти – забывать имена или путать с другими, но всегда помнить лица, даже случайного знакомого, через годы.