я выбрался наружу. — Ксивой не свети, с народом пообщаемся на их языке, так сказать.

— А что ты хочешь узнать? — недоумевал Погодин.

— Увидишь, Федя…

Глава 24

Я запер “Волгу”, и мы с Погодиным направились в “гаражный городок” родом из шестидесятых. Кособокий, разнокалиберный, сляпанный из того, что было или из того, что удалось стырить с ближайшей стройки. Рождению таких городков по всему Союзу предшествовало в начале шестидесятых решение Совмина. Оный разродился постановлением, разрешающим организацию гаражных кооперативов по образцу и подобию кооперативов жилищных и дачных. Необходимость назрела — машины плодились, как тля на сливе. Кражи зеркал, “дворников”, лобовых стекол и колес цвели буйным цветом. Такой расклад изрядно портил статистику развитого социализма и отравлял жизнь органам правопорядка. И граждане кинулись вступать в гаражные кооперативы, что росли, как грибы неподалеку от многоквартирных домов. Проблем с выделением земли, конечно, хватало, иногда заполучить гараж было сложнее, чем даже квартиру. Но среди пайщиков всегда находились люди, облеченные властью и связями, ветераны ВОВ и Герои Советского Союза, которым отказывать было бы аполитично и бесчеловечно, а также активисты из числа партийных пенсионеров.

Мы вошли на территорию “мужского клуба”. Только вместо поля для гольфа и барных стоек с официантками в бикини — кирпичные коробки с “выставкой” запорных устройств и замков невиданных конструкций. Святое дело — смастрячить самодельную закрывашку на ворота гаража, где лежит много ценного: соленья, колеса, тиски, и конечно, собственно, хранится “ласточка”. Неказистые коробушки с погребом, раскладным столиком и старым продавленным диваном становились вторым домом для мужиков, что каждые выходные спешили смыться из дома на гаражную волю.

– Куда? – спрашивали его домашние.

– В гараж! – отвечал тот, тяжко вздыхая, мол, вам отдыхать, а мне вкалывать — машину ремонтировать и в погребе убираться.

— Смотри не нажрись, как в прошлый раз! — кричала вслед жена.

И больше вопросов не возникало. Мужик выходил с хмурой мордой на лестничную площадку, закрывал за собой дверь и… Эх, держите меня семеро! Планов на день тьма: карбюратор с Петровичем перебрать (можно вечно делать три вещи: смотреть на огонь, на текущую воду и перебирать карбюратор москвичонка), потом, естественно, это дело отметить пивком с воблой (судак тоже сгодится, хотя колюч, падла). Потом вынести хлам на помойку и погреб просушить. Хотя нет. Хлам может пригодиться еще, там столько нужного, его просто сложить покомпактнее надо — в другой угол перетащить. Потом присобачить полочку в гараже, сколотив ее из фанерок, что удалось подрезать на стройке. Потом нужно Ваське помочь с “Москвичом”, у него, похоже, бензонасос, как всегда, накрылся, но фиг знает, у таких машин постоянно что-то ломается. После, конечно, с Васькой отметить замену бензонасоса. Пивком пока. Потом обед. С мужиками в домино можно зарубиться. У Митьки в гараже места много, и два кресла еще есть. И зачем ему гараж только? Все равно машины нет, а купил. Надоело, видать, неприкаянным возле универсама на лавке сидеть, да на детской площадке прозябать (все лавки у подъездов бабульки оккупировали и мамаши с колясками — это исконно их территория). Так что мужчина без гаража, что бездомная собака — некуда приткнуться в выходной день и отовсюду гонят. Ни статуса, ни масти. Вот и приобрел тот Митька гараж, влился, так сказать в мужское сообщество…

Так и пролетал день выходной на закрытой территории, куда женщинам вход категорически воспрещен. А вечером уже кучковались все вместе за Митькиным колченогим столом. Выпивали, что покрепче, вытаскивая разносолы из окрестных погребов. Капусточка, что хрустит как свежевыпавший снег, пупырчатые, чуть кривые огурчки, помидорки с плавающими рядом зубцами чеснока. Ну, а за селедкой, колбасой и хлебом гонца в магазин отправляли. Традиционно самого “молодого”, кто авторитета еще не нажил среди гаражного братства. Либо доброволец вызывался, изъявляя желание проставиться и отблагодарить бесплатных помощников, что помогли и воротину поправить, и “Запорожец” починить. Так укреплялось братство, где каждый друг другу не только товарищ, но и безвозмездный подмастерье. Ведь сосед по гаражу — считай что родственник. Сосед — это звучит гордо.

Такую компашку мы и застали. Мужики пока в меру трезвые, но уже втроем колупали зеленую “копейку”, баловались при этом пивком, наливая его из эмалированного бидона.

— Здорово, мужики! — я не стал светить удостоверением, решил сначала контакт наладить.

Те с недоверием смерили нас чуть хмельными взглядами, приняв за случайно забредших чужаков, лишь один что-то пробурчал в ответ. Все правильно. С чужаками в “мужском клубе” особо никто не разговаривает. Такие тут не в почете. Если ты чужак, значит пришел либо гараж обоссать, либо стырить чего-то.

— Печенкин Васька где-то здесь обитает, как найти товарища, не подскажете? — деловито спросил я, не вынимая рук из карманов.

— А зачем он тебе? — самый старший гаражник в тельняшке и галошах уставился на меня с подозрением.

— Да трёшку мне должен, паразит…

— Он многим должен, — вздохнул старший. — Нет больше Васьки.

— Как – нет? — развел я руками. — Переехал, что ли?

— Ага, — тельняшечник, которого, как мы успели услышать, называли Анатоличем, ткнул пальцем в небо. — Туда переехал. Убили его. Подрезали.

— Как убили?

— А кто его знает. Мы милиции уже все рассказали. С нами он вчера выпивал, но домой не пошел. Уснул на диванчике у себя в гараже. Часто ночевал здесь. Дома-то его никто не ждет. Поздно вечером, видать, домой засобирался и повстречал убивца. Что за ироды его порешили? Васька мухи не обидит. Только что долги не отдавал никогда. Так все это знали. И никто уже не занимал ему.

Анатолич посмотрел на меня с укором, мол, человек Богу душу отдал, а ты со своей трёшкой несчастной приперся.

— Во дела! — я аж присел для театральности, будто ноги не держали от таких новостей. — Хрен с этой трёшкой! Васю, бл*ха-муха, жалко… С кем же он повздорить-то мог.

— Да не было у Васьки недругов, — вмешался мужичок с ноготок в кепке Гавроша и будто детским лицом, но если судить по щетине с островками седины и грустным, повидавшим многое в этой жизни глазам, возраста он был далеко не подросткового. — Хотя нет… Приходил к нему дядька один. Печенкин рассказывал, что за долг карточный спрашивал. Грозился меры принять.

— Так ты что ж раньше молчал, Венька? — Анатолич помахал перед мордой Гавроша мозолистой “лопатой”, что была у