— Орхидея, — позвала я, — ты можешь как-то помочь Гансу отлепиться от двигателя?

Та повернула свое кольцо и тоже посмотрела в иллюминатор:

— Запросто, — она взмахнула рукой.

Ганса будто кто-то стукнул — он полетел кубарем прямо на нас. Я едва успела отпрянуть от окошка, как Ганса вбросило в салон прямо сквозь стену.

Он пулей пролетел перед нашими глазами и упал на столик у другого борта, потом вскочил на стол и завопил:

— Черти! Черти гамбургские! Где сумка! Сумка рабочая!

Я отвернула перстень. Ганс исчез из виду и продолжал кричать на немецком. Потом перешел на русский. Почти цензурный русский.

— Ой, — сказала Орхидея. — Я не подумала. Сумка сквозь стенку не прошла.

— Да! Поэтому для нее есть ящик снаружи! — выкрикнул голос Ганса. — А теперь она… Где?! Где?

— Летит к земле, надо полагать, — сказал Бондин.

— Да чего вы орете так? — возмутилась я. — Орхидея вас спасла, а вы…

— Спасла?! — продолжал орать Ганс. — От чего?

— От смерти! — выкрикнула я.

— Я уже! Уже умер! — орал Ганс. — Триста пятьдесят лет назад!

— Так давно? — удивилась я.

— Да! — сказал он. — И за все триста пятьдесят лет я не встречал таких тупиц! Даже в английском королевском флоте — а там полно дураков!

— Эй, — сказал Николай. — Осторожнее. В сосульку превращу.

А что, привидение можно превратить в сосульку?

Ганс замолк — видимо, тоже размышлял о вероятности этого.

— Вы служили в английском флоте? — поинтересовалась я у воздуха.

— Еще чего не хватало, — проворчал Ганс с презрением, — я воевал с ним. И с французским королевским флотом тоже, — он шумно вздохнул.

Я повернула око, чтобы видеть Ганса. Он хмуро поправлял свою повязку на глазу.

— Вы были пиратом? — догадалась я. Значит, неспроста у него такой наряд.

— Я всегда пират, — непонятно ответил он.

А я вдруг обеспокоилась:

— Слушайте, пират, то есть… — я смутилась, — капитан, пока вы тут, кто за рулем?

— За штурвалом, — поправил Ганс.

— Ну да, — кивнула я.

— Фиалка, — сказал Ганс. — Не беспокойтесь, у нее тоже есть лицензия.

— А — я вздохнула с облегчением.

— А я думал, у вас автоматика, — сказал Бондин.

— Пойду заменю ее, — мрачно буркнул Ганс, — и пришлю к вам. Чтобы напоила вас кофе. Всех.

Дался ему этот кофе.

— Лучше еще немного водки, — сказала Орхидея.

— И мне, — поддержал ее Николай, но, по-моему, без особого энтузиазма, просто чтобы не отставать от подружки.

— Мы прилетаем через полчаса, — сообщил Ганс и побрел к шторкам. — Вы все равно не успеете упиться как следует.

Какой грубиян. Разве мы упивались? Так, слегка отвели душу.

— Вы же тоже едете на остров Ла Гомера? — спросил Николай.

— Да, — кивнул Бондин.

— Значит, поедем вместе, — расплылся он в улыбке. — У меня свой транспорт, на нем доберемся до Лос-Кристианоса. А оттуда ходит паром на Ла Гомера.

— Так нам еще паромом ехать? — в ужасе вскричала я. — А нельзя сразу приземлиться куда надо?

— К сожалению, нет, — сказала вездесущая Фиалка. — У капитана дела на Тенерифе.

У него дела! А у нас дела важнее! Тем более что Миша с Мелиссой на своем маленьком самолетике приземлятся прямо на этот Гомера, это уж как пить дать. Или уже приземлились? Телефон, на котором я не переводила время, показывал десять минут седьмого. Значит, они, вполне возможно, уже не только приземлились, но даже поженились!

Я глубоко и грустно вздохнула.

— Но зато рейс парома будет в четыре часа, — утешила Фиалка. — За полчаса вы доедете до Ла Гомера. И никакого промедления.

Четыре по местному… Это семь по Москве. И еще плыть полчаса…

— А может, все-таки полетим сразу туда? — попросила я.

— Ганс никогда не меняет маршрут, — сказала Фиалка. Потом наклонилась ко мне и произнесла тихо: — У него подружка на Тенерифе.

А у меня жених на Ла Гомера! Хм. Подружка?

— Она тоже привидение? — шепотом спросила я.

— Да, — покивала Фиалка. — Хотела стать его женой. Даже присутствовала на казни, когда его за морской разбой повесили.

Инспектор, который, разумеется, все слышал, даже присвистнул.

Я тоже хочу стать женой. Миши. Пока его не повесили. То есть не захомутали.

Минут через двадцать самолет сел на аэродроме острова Тенерифе. Ганс сам вышел в салон нас проводить и вручил нам на прощание пакетики с растворимым кофе «три-в-одном» с напутственными словами:

— Хоть зажуйте его по дороге.

Вид при этом у него был ужасно мрачный — я видела с помощью перстня.

— Почему он такой? — прошептала я Бондину.

Но капитан расслышал. Сказал хмуро:

— Двадцать шесть!

— Что — двадцать шесть? — не поняла я.

— Шесть часов двадцать шесть минут, — тихо пояснила Фиалка. — Медленнее, чем в прошлый раз.

— О! — произнесла я. — Но зато… полет был замечательный.

Ганс сказал:

— Угу. — Кивнул сердито и ушел в кабину.

Фиалка, будто извиняясь за его неприветливость, улыбнулась своей очаровательной прореженной улыбкой. Потом направилась к выходу, где отдала цветной чемодан Николаю и сообщила ему:

— Ваш транспорт уже выпустили.

Выпустили? Она, наверное, имела в виду… что? Наверное, что транспорт вызвали. Просто русский язык для нее неродной.

— Как это — выпустили? — шепотом осведомилась я у инспектора.

— Из грузового отсека самолета, — ответил он.

— Машину?

— Навряд ли, — загадочно ответил инспектор.

— А что?

— Увидим.

Хм. Он, похоже, знает, но не хочет мне говорить. Ладно, увидим.

Стюардесса вручила инспектору саквояж и при этом что-то прошептала ему на ухо, отчего его щеки порозовели.

А когда мы пошли прочь от самолета, стюардесса крикнула:

— Счастливого плаванья!

Мы обернулись. Она помахала рукой и окликнула Бондина:

— Дэнис? — и она покрутила пальцем, будто набирала номер на телефоне.

Инспектор кивнул. И я заметила, как он скомкал какую-то бумажку в ладони и сунул ее в карман плаща. Стюардесса ему свой телефон успела дать? Вот прохиндейка. Да и что она в нем нашла? Я украдкой взглянула на Бондина: длинный, худой как жердь, глаза дикие, волосы топорщатся. К тому же инспектор. И зануда.