За шторками был небольшой тамбур, и прямо по курсу была дверь с овальным окошком. Я заглянула в окошко, увидела синие спинки кресел и больше ничего. Я нажала на стальную ручку, дверь открылась.

Такого ужаса я не испытывала никогда. Передо мной были большие изогнутые окна, и прямо на меня мчались облака. Но это еще ничего. Главный ужас был в том, что в креслах никого не было.

— Еще водки или соку? — раздался услужливый голос. Справа, в углу у шкафчика, стояла стюардесса. — Все уснули, инспектор ничего не желал, и я отлучилась на минутку. Поболтать с капитаном.

— Где летчики?! — не слушая ее, в ужасе завопила я.

— Капитан Ганс всегда один водит самолет, — спокойно сказала стюардесса.

— И где он, где?! — продолжала вопить я.

— Я тут, — раздался деловитый мужской голос откуда-то… из-под кресла? — А зачем я вам?

— Где — тут? — Я наклонилась — под креслом никого не было.

— Фиалка, — строго сказал мужской голос, — я же вам говорил — никакой водки.

— Но это же их национальное… — извиняющимся тоном сказала Фиалка.

— Дай им тогда кофе! — рявкнул бас.

— Какой кофе! — крикнула я. — Не хочу я кофе! Вы где? — А потом я заметила, как штурвал слегка шевельнулся туда-сюда. — Вы невидимка?!

Из кресла раздалось какое-то тихое рычание и бормотание. Кажется, на немецком языке. Стюардесса склонилась ко мне:

— Включите, пожалуйста, ваше око.

Я повернула перстень. О. Так вот он кто. В кресле сидел мужчина, полупрозрачный. Я заглянула сбоку. На нем, как и на стюардессе, была треуголка, а еще черная повязка на глазу. А форма была обычная, летчицкая. На вид ему было лет сорок.

А еще я почему-то смогла понять некоторые слова в его бормотании. И они мне не очень понравились.

— Так вы привидение! — удивилась я. Голова моя все еще кружилась от опьянения, а тут еще серебристый магический мир, так что я быстро отвернула кольцо обратно.

— Да, — резко ответил голос. Похоже, ему было обидно быть привидением. — Так по какому поводу вы хотели меня видеть?

— Спросить, — сказала я требовательно, — почему самолет трясется.

— Больше не трясется, — сказал капитан Ганс.

О. И правда, меня больше не подбрасывало. Но зато…

— Тогда почему шатается? — еще более требовательно спросила я.

— Кофе! — заорал капитан. — Дайте ей кофе, Фиалка!

Но Фиалка уже протягивала мне масенькую белую чашечку с дымящимся ароматным напитком.

— Я не люблю кофе, — сморщилась я. — Он горький.

— А водка? — спросил Ганс. — Сладкая?

— Нормальная, — сказала я.

— Вам надо протрезветь, — ласково сказала стюардесса.

— Нет, — помотала я головой. — Мне надо опьянеть еще больше. Чтобы не думать.

— Вы уже не думаете, — сказал Ганс.

— Я провожу вас к вашему месту, — предложила стюардесса.

— Я сама уйду, — махнула я рукой. И что я, в самом деле, к летчику прицепилась. Пойду лучше наколдую себе еще водки или ликера. Эх, у меня ведь колдовство умыкнули. И что за жизнь?

Я вернулась в салон. Двое голубков по-прежнему дрыхли. Бондин поднял на меня глаза:

— Поговорили?

— Угу. — Я уселась в кресло рядом с ним.

— Что говорят?

— Кофе пейте, говорят.

Он засмеялся. Потом сказал:

— А я никогда не видел Ганса лично.

— И не увидите, без очков, — сказала я.

— А вы о том, что он призрак.

— А вы знали?

— Разумеется. Это есть на всех их плакатах и в рекламных буклетах. — Он достал журнальчик из бокового кармашка кресла и подал мне.

На обложке красовалось крыло самолета, а под ним было написано: «Незаметный капитан Ганс гарантирует, что ты и не заметишь, как очутишься на месте!»

— Перстень поверни, — посоветовал мне Бондин.

Ах, вот оно что. Главного на картинке я и не заметила: на крыле самолета сидел человечек в треуголке и с черной повязкой на глазу.

— Это так странно, — я положила брошюру на стол, — что призрак управляет самолетом.

— Это редкость, но не странность, — сказал Бондин.

Красивая и изящная в своей черной форме, подошла стюардесса Фиалка, соблазнительно улыбнулась инспектору, продемонстрировав отсутствие зуба, и протянула черную изогнутую э-э… палочку? Сказала:

— Вас к телефону, инспектор.

Бондин приложил трубку-палку к уху, сказал «алло». Кто бы мог звонить ему прямо в самолет?

Бондин произнес:

— Да. Взял… Да. Толстый блокнот.

И потом слушал молча, а кто-то тараторил в трубку, будто шмель гудел. Инспектор улыбнулся насмешливо и даже прикрыл глаза. Но продолжал молча слушать.

Так прошло чуть ли не полчаса! Меня разбирало любопытство. Может, это радио, которое на местном самолетном жаргоне называют телефоном?

Бондин сказал:

— Да. Я все записал. Отлично. Пока, — и нажал на невидимую кнопку сбоку трубки.

Записал, значит?

— Куда записал? — поинтересовалась я нагло.

Он усмехнулся:

— Подслушивать чужие телефонные разговоры нехорошо.

— Если это такой секрет, шли бы и разговаривали в туалете.

— В следующий раз так сделаю, — сказал он.

Совершенно невыносимый тип.

Подошла Фиалка, снова улыбнулась Бондину, и только хотела забрать у него трубку, как вдруг самолет снова качнуло, и стюардесса, не удержавшись на своих высочайших каблуках, взвизгнула и полетела прямо на инспектора. Бондин ловко поймал ее. Треуголка упала на пол около меня. Стюардесса выпрямилась, ее черные длинные волосы, освобожденные от головного убора, рассыпались по плечам. Сидя у Бондина на коленях, она сказала томно:

— Извините, инспектор.

Инспектор слегка смутился:

— Да ничего. Вы как?

— Очень хорошо, — сказала она, не сводя с него глаз и хлопая ресницами.

Я подала ей треуголку.

— Спасибо, — сказала она не обернувшись. Потом, будто нехотя, поднялась, собрала в узел волосы и надела шляпу.

Бондин протянул ей телефон. Она взяла его, подмигнула Бондину и скрылась за шторками.

Ну и нахалка эта стюардесса.

— Она нарочно на вас упала, — сказала я Бондину.

— Это качка, — сказал он.

— Ну да, как же.

— Вот. Опять…