И ни Сонечкин брат Саша, никто другой так и не смогли никогда попасть в Спасово.

Спасово осталось в России, а они…

И Сонечка так никогда и не узнала, что стало с Татьяной Аркадьевной Глинищевой, юной девятнадцатилетней супругой Алексея, перед которой она «так ужасно» провинилась, влюбившись в ее мужа.

Вспомнила она о ней, только работая над мемуарами, где среди других воспоминаний описала свою детскую влюбленность в морского офицера Алексея Глинищева и его смерть в одна тысяча девятьсот двадцатом году в Севастополе, его похороны, свои слезы на кладбище на холодном ветру…»

Сил уже больше не оставалось, и, собрав рассыпавшиеся — и все же так и не дочитанные до конца! — листы мемуаров, Светлова стала готовиться ко сну.

Утром следующего дня Анна пила чай на Хоттерштрассе.

— Софья Кирилловна, а что это за легенда про Глинищевых, которую вы упоминаете в своих мемуарах? Ну, про старичка? Я, признаться, — уж извините! — не успела вчера дочитать все до конца. Очень хотелось спать с дороги.

— А! Обратили внимание? Знаете, это история довольно любопытная… Мне действительно рассказывал ее один из Глинищевых. Алексей… История любопытна тем, что очень похожа на ту, что Лермонтов описал в «Штоссе». Вы помните это произведение? Небольшой текст. Очевидно, неоконченный…

— Да-да… помню. Как раз недавно… пришлось перечитывать.

— В общем, якобы один их предков Глинищевых был страстным игроком. Неисправимым картежником. И вот он каждую ночь играл с неким стариком…

— Я догадалась: он проиграл этому старику душу.

— Так вот, представьте… С той поры Глинищевы считали, что над их родом тяготеет заклятие. Каждый раз, когда кому-либо из Глинищевых угрожали какие-то жизненные катаклизмы, — являлся этот призрачный старик. Как предупреждение. Как знак, по всей видимости, который посылают рок и судьба. Ужасный зловещий старик. Так сказать, проклятие рода Глинищевых. Например, Александр Митрофанович Глинищев в партере Мариинского театра, когда давали «Жизнь за царя», вдруг увидел…

— Старика! — Аня уже с трудом удерживалась от того, чтобы не обнародовать свой сюрприз.

— Да-да! — подхватила она.

— А осенью шестнадцатого года помещица Глинищева, прогуливаясь в парке своего имения Спасово, вдруг увидела в конце аллеи старческую фигуру. И уже весной семнадцатого имение Глинищевых разграбили. А осенью вообще произошел государственный переворот!

— Вот именно, и нашей семье пришлось бежать из России, — грустно кивнула Витенгоф. — Таких, как мы, тогда называли «недорезанными». Прелестное словечко, не правда ли? Очень точно характеризует то время. Так вы все-таки дочитали мои записочки?

— Нет.

— Откуда же вы знаете все это про Глинищевых?

— Софья Кирилловна… — скромно заметила, понимая, каким удивительным сюрпризом сейчас поразит старушку, Аня. — А ведь я, кажется, знакома с потомками вашего Алексея Глинищева.

— Потомками? — Софья Кирилловна удивленно приподняла седые брови. — Какими потомками? Это невозможно.

— Почему же?

— У него не может быть никаких потомков.

— То есть?

— Алексей Глинищев, тот самый, что рассказал мне эту историю, умер от тифа. Я сама тому свидетельница. Была на его похоронах — еще маленькой девочкой. Он был женат, но детей у них с женой не было. Не успели. Его жена так и осталась в России.

— Но у нее родился ребенок.

— Когда?

— Я точно не знаю.

— Возможно, это не его ребенок?

— Не его?

— Нет, это удивительно! Видите ли, насколько я знаю, Алеша Глинищев более всего жалел, умирая, что у него не остается детей и линия рода на нем прерывается.

— Но он мог не знать, что в России у него родился ребенок?

— Возможно… Когда же родился этот ребенок? Не знаете?

— Увы, не знаю.

— Однако… если у Алеши остался ребенок, — пробормотала Витенгоф, — я, конечно, перепишу свои мемуары. Потому что утверждение, что у Алексея не осталось потомков, неверно… Я не хочу никого вводить в заблуждение. Когда же все-таки родился этот ребенок? Аня, вы узнаете это для меня?

— Я постараюсь.

— Уж не обессудьте — поработайте вместе со мной над моими мемуарами!

— Софья Кирилловна…

— Да, моя милая?

— Извините, я, как уже призналась, не дочитала их все-таки до конца… Вы уж меня простите. Но вы случайно… — Светлова пристыженно умолкла.

— Да говорите же! Не миндальничайте! — нахмурилась Витенгоф. — Хотите спросить: не насочиняла ли старуха, чего никогда не бывало?!

— Ну, в общем… — покраснела Светлова. — Извините… но я… Правда, это очень важно… Все, что вы описали в своих мемуарах, действительно так и было?

— Что именно?

— Смерть Алексея Глинищева, и время его смерти, и то, что он так сожалел, что линия рода Глинищевых прерывается…

— Да… Я, видите ли, старалась быть подробной. Ничего не пропустить из тех дней… Тем более что я так плакала, когда он умер… Забыть это невозможно… Потом, разумеется, столько всего случилось… Вы и представить себе не можете, каким чудом посреди нашего скудного существования в эмиграции стало известие, что нотариусы разыскивают Кирилла Витенгофа, моего отца… Неожиданно свалившееся наследство — майорат в Пруссии. Мы уехали. Ну а потом столько всего в жизни было. Столетие, как известно, выдалось на редкость бурным. Однако сейчас, когда я пишу эти мемуары, я вспоминаю каждый из тех дней в Севастополе так ярко и четко… до малейших деталей! Возможно, это особенность стариковской памяти: чем дальше события, тем они отчетливее. А может быть, это моя детская влюбленность в Алешу сделала те дни незабываемыми. Удивительно, сколько произошло потом в жизни событий — и страшней, и ярче, и радостней… Многое забылось совсем. А вот это — как будто вчера.

— Софья Кирилловна…

— Да, голубушка?

— А вы сами верите в старика-проклятие?

— В каком смысле?

— Ну… что он может являться Глинищевым?

— Да что вы, дорогая моя! Нет, конечно… Нисколько.

— Но как же! Вспомните, что с Верой Алексеевной Глинищевой случилось!

— Да что с ней случилось-то?

— Ну как же? Увидела старика-проклятие ночью в углу спальни и на следующий день умерла.

— Ну уж, вы тоже скажете… Кто это вам такое порассказал? И не совсем все так было. Племянник паршивец у нее был — вот что с ней случилось. Подшутил над тетенькой. Наследство хотел поскорее получить. А тетенька уже вроде совсем на ладан дышала и с постели не вставала, а все никак не помирала! Ну, племянник и решил посодействовать — напугать старушку.