— Летела бы стрела прямо, а перья пусть любые будут, — ответил высокий йоркширец, пересчитывая медные монеты на заскорузлой ладони.

— Серые гусиные всего фартинг штука. А слева, так те по полпенса, потому как они дикого гуся, а даже малое перо дикого гуся куда дороже самого большого из крыла домашнего. На медном подносе перья, сброшенные при линьке. Сброшенное перо куда лучше выщипанного. Купи-ка их дюжину, малый, и обрежь либо седлом, чтоб стрела насмерть поражала, либо кабаньим хребтом, чтобы она дальше летела, и никто в отряде не сможет похвастать набором стрел получше!

Однако Длинный Нед из Уиддингтона, угрюмый йоркширец с бородой соломенного цвета, придерживался в этих вопросах иного мнения. Он выслушивал советы старого мастера с презрительной усмешкой и наконец не выдержал:

— Продавал бы ты луки, Бартоломью, а как из них стрелять, не учил бы! В голове-то у тебя смыслу не больше, чем волос на ней. Коли б ты натягивал тетиву столько месяцев, сколько я — лет, так знал бы, что стрела с перьями, обрезанными прямо, летит дальше, чем с обрезанными кабаньим хребтом. Просто жалость берет, что зеленые лучники не нашли себе учителя получше!

Такое пренебрежение к его познаниям задело Бартоломью за живое. Его толстое лицо налилось кровью, глаза запылали злобой, и он принялся отчитывать своего хулителя.

— Ах ты, семифутовая бочка вранья! — возопил он. — Клянусь всеми святыми, я покажу тебе, как раскрывать лживую пасть! Бери-ка меч, становись вон там на палубе, и мы увидим, кто из нас двоих умеет рубиться! Чтоб мне больше стрелы о ноготь не проверять, коли я не оставлю на твоей безмозглой башке памятку по себе!

Окружающие не остались равнодушными к ссоре. Кто поддерживал старого мастера, кто стоял за северянина, но все кричали одинаково зычно. Какой-то рыжий йоркширец вытащил было меч, но тут же рухнул на палубу под тяжелым кулаком своего соседа, — и, загудев, как рассерженный пчелиный рой, лучники высыпали на палубу. Однако ни единого удара нанесено не было: между ними тотчас появился Ноллес, глаза на гранитном лице пылали огнем.

— Разойдитесь! Слышите? Прежде чем вы вновь увидите Англию, обещаю вам достаточно драк, чтобы остудить вашу кровь. Лоринг, Хоторн! Зарубите любого, кто поднимет руку! Ты, мерзавец, с лисьим мехом взамен волос, ты что-то хочешь сказать? — И он придвинул лицо почти вплотную к лицу рыжего лучника, который первым схватился за меч. Тот в ужасе попятился от его свирепого взгляда. — А теперь заткните глотки, все вы, и навострите свои длинные уши! Трубач, протруби еще раз!

Каждые четверть часа подавался трубный сигнал двум другим кораблям, скрытым туманом. Вновь раздалась звонкая чистая нота, будто какое-то морское чудище призывало своих товарищей. Но из плотной завесы, сомкнувшейся вокруг них, отклика не донеслось. Вновь и вновь звучал сигнал, вновь и вновь они, затаив дыхание, ждали ответа, но тщетно.

— Где шкипер? — сказал Ноллес. — Твое имя, негодяй? Как смеешь ты выдавать себя за бывалого моряка?

— Имя мое Нат Деннис, благородный сэр, — ответил седобородый моряк. — Тридцать лет назад я повесил свою грамоту у морских ворот Саутгемптона и протрубил в трубу, подбирая себе матросов. Так кому уж называться бывалым моряком, как не мне?

— Где два наши другие корабля?

— Кто же, сэр, разберет в таком тумане?

— Негодяй, твоя обязанность была не терять их!

— У меня, благородный сэр, только те глаза, какие даровал мне Господь, а они сквозь мглу не видят.

— В ясную погоду я и сам их не потерял бы, хотя я и не моряк. Ну, а в тумане следить за этим — твое дело, раз ты зовешься шкипером. А ты не уследил. И потерял два моих корабля, едва мы вышли в море!

— Благородный сэр, прошу тебя, подумай…

— Довольно слов! — сурово перебил Ноллес. — Слова не вернут мне две сотни моих воинов. Если я не отыщу их до прихода в Сент-Мало, клянусь святым Уилфридом Рипонским, день этот станет для тебя черным! Довольно, иди и занимайся своим делом!

В течение пяти часов они пробирались сквозь густой туман, подгоняемые легким ветром, задувавшим с кормы. Дождь моросил по-прежнему, спутывал их бороды, слезами поблескивал на лицах. Иногда туман расступался, и они видели впереди или по бортам нескончаемую толчею волн, но тут же мутные пары вновь смыкались, закрывая все вокруг. Подавать сигналы своим исчезнувшим спутникам они давно перестали, но надеялись обнаружить их, едва развиднеется. По расчетам шкипера они находились теперь на равном расстоянии от обоих берегов.

Найджел прислонялся к фальшборту, а мысли его уносились то в Косфорд, то на одетые вереском склоны Хайндхеда, как вдруг его слух поразил непонятный звук. Это был ясный звон металла, который не могли заглушить ни плеск волн, ни скрип гика, ни хлопки парусов. Он прислушался. И вновь услышал звон.

— Милорд! — сказал он Ноллесу. — Ты ничего не слышал?

Оба чуть наклонили головы, напрягая слух. Вновь раздался тот же звон, но донесся он с другой стороны — не с носа, как прежде, а сбоку. И опять, и опять. То он раздавался по носу, то с правого или левого борта, то совсем близко, то еле слышно. К этому времени у бортов сгрудились и лучники, и жандармы, и матросы. Повсюду вокруг в непроницаемой мгле раздавались непривычные звуки, а влажная стена тумана вставала у них перед самыми глазами. И снова и снова все те же таинственные звуки — музыкальный звон металла.

Старый шкипер покачал головой и перекрестился.

— Тридцать лет я провел на волнах, а такого ни разу не слышал, — сказал он. — Ну да, в тумане всегда бесчинствует дьявол. Недаром его называют Князем Тьмы.

По кораблю прокатилась волна паники. Эти суровые, сильные люди, не страшившиеся никаких смертных врагов, содрогнулись от ужаса перед тенями, созданными их собственным воображением. Побледнев, они вглядывались в туман неподвижными глазами, словно вот-вот юз него должен был явиться адский демон. В это мгновение налетел порыв ветра, мутная завеса приподнялась, и перед ними открылся довольно широкий вид на море.

Все представшее их взору пространство было усеяно кораблями. И справа и слева тесным строем в одном направлении с «Василиском» плыли внушительные караки с высокой кормой, крутыми, выкрашенными красной краской бортами и резными позолоченными поручнями. На каждом был поставлен один большой парус, палубы их кишели людьми, а наводящий жуть звон доносился с кормы то одного, то другого. Но не успели они толком разглядеть этот великолепный флот, медленно двигавшийся вперед под серым пологом, как туман вновь сомкнулся и видение исчезло. Некоторое время на «Василиске» царила мертвая тишина, а затем раздались возбужденные голоса.

— Испанцы! — хором произнесли дюжины две лучников и жандармов.

— И как это я не сообразил? — сказал шкипер. — На бискайском побережье они бряцают кимвалами на манер язычников-мавров, с которыми воюют. Но что ты прикажешь, благородный сэр? Коли туман рассеется, нам всем не миновать смерти.

— Кораблей у них не меньше тридцати, — ответил Ноллес, хмурясь. — Если мы их увидели, то и они нас, конечно, заметили. И пойдут на абордаж.