Шёнмангер подобного вопроса явно не ожидал, но ответил сразу, без утайки:

— Ну, все молочные фермы у нас на договорах, по истечении определенного срока цены пересматриваются. Крестьяне живут в основном на государственные субсидии в соответствии с общей политикой Евросоюза. А наши выплаты для них лишь дополнительный доход. Однако деньги мы им выплачиваем регулярно, по мере забора продукции. Субсидии они получают раз в год, многие растрачивают их почти сразу, а потом едва сводят концы с концами.

— Все ли фермеры получают одинаковую плату за молоко?

— В принципе да. Но имеются некоторые особенности. У нас есть фермеры, чьи прадеды поставляли молоко на наше производство. За них мы несем некую ответственность и не можем бесконечно снижать цену. Вот, например, есть один старый крестьянин, у которого осталось в коровнике шесть голов. Он привозит молоко сам, на тракторе, чтобы сэкономить на молоковозе. Иногда в его молоке содержится такое количество микроорганизмов, что приходится его выливать, но мы будем принимать его продукт и дальше, пока он держит хозяйство. А что делать? Мой сын, разумеется, категорически против.

При этих словах в кабинет ворвался Петер Шёнмангер и вместо приветствия выпалил с порога:

— О чем речь?

— О ваших ценах на сырье, господин Шёнмангер, — спокойно ответил комиссар.

Юниор тоже не ожидал такого поворота дела и растерянно посмотрел на отца.

— Не волнуйтесь так! — бросил ему Клуфтингер и снова обратился к Карлу Шёнмангеру: — А вам известно, что крестьяне ропщут на низкие закупочные цены? И мне хотелось бы знать, как у вас производятся расчеты.

Как он и полагал, Шёнмангер-сын не смог сдержать раздражения.

— Что? Низкие цены? С чего это вы взяли? Они могут сколько угодно вопить, эти крестьяне! А мы — современное предприятие, которое нацелено на рентабельность! Поскольку конъюнктура на рынке меняется, мы рискуем головой! А за их спинами стоит государство со своими субсидиями. И они еще имеют нахальство диктовать нам цены! Нет уж, увольте! Это мы здесь хозяева, и мы определяем ценовую политику. А они зависят от нас. Если мы не станем закупать у них молоко, куда они с ним денутся? И я всегда ставил и буду ставить этих крестьян на место. Не нравится — мы можем спокойно закупать сырье в другом месте.

— И в каком же другом месте, если не на близлежащих молочных фермах, позвольте спросить? — с настороженной вежливостью осведомился Клуфтингер.

— Мало ли в стране крестьянских хозяйств! — огрызнулся Петер Шёнмангер и как-то вдруг осекся. — По сравнению с тем, что платят большие фирмы в Верхней Баварии, например, наши фермеры купаются в золоте. Давно пора и нам идти в ногу со временем, да вот отец никак не может отказаться от своих романтических представлений о «наших» старых поставщиках, разве нет?

— Разумеется, наших, если тебе угодно так именовать, — остановил излияния сына старший Шёнмангер. — И пока я возглавляю фирму, я и несу ответственность за тех, кто поколениями работает вместе с нами.

— Спасибо. Это все, что я хотел узнать, — поднялся комиссар.

По дороге к своему «пассату» Клуфтингер злорадно усмехался, довольный тем, как ловко он утер нос юнцу: с отцом респектабельно попрощался за руку, а сына удостоил едва заметным кивком.

По дороге воображение живописало ему картины, как взбунтуются против юниора фермеры, когда Карл Шёнмангер сложит с себя полномочия руководителя фирмы. А самое главное: было ли заявление Петера о других источниках поставок одной лишь бравадой?

В своем кабинете Клуфтингер решил первым делом навести порядок на письменном столе. Возможно, порядок на столе восстановит порядок и в мыслях. Он разместил отчеты по соответствующим стопкам, фотографии сложил отдельно. Из заднего кармана вынул снимок одинокого хутора и присоединил его к общей куче. Усевшись в кресло, он понял, что еще не готов сосредоточиться на работе, поэтому вскочил снова, смочил в раковине матерчатый носовой платок, который по настоянию жены всегда носил в кармане брюк, и принялся протирать поверхность стола. Потом выстирал платок мылом, прополоскал и повесил сушиться на спинку кресла. Сын назвал бы его действия «отлыниванием от работы».

Сев за стол, он снова взял в руки изрядно надоевший снимок и уставился на него, чтобы хоть чем-то заняться. Внезапно его точно кольнуло, он аж подпрыгнул в кресле и выудил из кучи соответствующий негатив, радуясь как ребенок, что благодаря наведенному порядку искать долго не пришлось. Зажав находку в кулаке, он выскочил из кабинета, бросил на ходу Санди, чтобы она предупредила экспертов в фотолаборатории о его неотложном визите, и помчался в подвал президиума.

— Привет! Нужна срочная помощь! — Клуфтингер чуть не ввалился в лабораторию вместе с дверью. — Можете мне увеличить негатив так, чтобы стали видны мелкие детали? И когда отпечатаете снимок?

Роланд Поршт, которого за огромным монитором было почти не видно, с удивлением посмотрел поверх очков на ворвавшегося комиссара.

— Здравствуйте, господин Клуфтингер. Конечно, можем. А какие отпечатки с негатива вам нужны?

— Увеличенный сектор кадра. Пожалуйста, можете проявить срочно?

Поршт, фотолаборант предпенсионного возраста, отечески улыбнулся:

— Господин Клуфтингер, мы уже давно не проявляем фотографии. Негатив я могу вам прямо сейчас просканировать, инвертировать и распечатать в любом приемлемом увеличении. Это не проблема. Давайте ваш материал.

Очевидно, романтические представления Клуфтингера о работе полицейской фотолаборатории сильно устарели. Сегодня уже никто не стоит часами в темной комнате с красным светом и ванночками с химикатами. Все давно компьютеризировано. Клуфтингеру даже подумать было страшно, какой перестройки на новые технологии потребовал от старых коллег прогресс. От фотопленки «АГФА» до цифрового фото. И кажется, они справились с этим без труда. По крайней мере самому Клуфтингеру давали сто очков форы. А в Порште он ценил его добросовестность: если требовалось что-то срочное, тот никогда не отговаривался загруженностью и не ворчал — всем, мол, срочно.

— А, это фото, — кивнул эксперт, — я уже им занимался. Номерные знаки на грузовике прочитать не удастся. Я все перепробовал.

— Нет, мне не нужен грузовик. Видите, вон там с краешку просматривается еще одна ферма или ее часть. Не могли бы вы увеличить этот фрагмент? Там возле дома какие-то агрегаты.

— Это можно. А что вас в них так заинтересовало?

Несколько «кликов» мышки, и вот уже глазам Клуфтингера предстал во всей красе желаемый фрагмент в большом формате.

— Одни лишь сельскохозяйственные машины, а?

— Пожалуй, — согласился Поршт.

— Так, один пресс-подборщик, несколько резервуаров для навоза, сенокосилки, грабли-ворошилки, бороны… И… секундочку… минимум восемь старых тракторов.

— И только двух фирм — «Айхер» и «Порше», — уточнил Поршт. — Все до семидесятого года выпуска, могу вас заверить.