— Даже жене, — подтвердил Леманн. — Я еще ни с кем не говорил о Фелицитас. Я, так сказать, сделал вид, что ее не было.

— Возвратимся к тем событиям. Фелицитас ничего не заметила. Вы продолжали ей нравиться.

— Я не знаю. Может быть, она меня ненавидела, но не ушла от меня… Я не знаю. В любом случае, между нами было что-то вроде молчаливого соглашения. Если я был с другими, она должна была оставаться в стороне. Если у других не было для меня времени, она могла прийти. Тогда она была для меня достаточно хороша. Мы долго гуляли…

— Потому что не хотели, чтобы вас видели с ней.

— Да, это тоже. Я признаю это. Но дело было не только в этом. Мне действительно нравилось с ней быть — время от времени. Она была умной и изобретательной. Маленький философ. Она задумывалась о вещах, о которых в шестнадцать и даже в семнадцать лет никто не думает. Космические масштабы. У нее было очень много идей по поводу устройства вселенной, о влиянии звезд на планеты. Она установила взаимосвязи, которые не устанавливал до нее никто. Иногда я думал, что эта женщина — гений.

— Учителя тоже так думали?

— Нет, никогда. Многие учителя вообще не обращали на девушек внимания, разве что если они были привлекательными. Нет, никто не заметил ее дара, никто ее не поддержал. Она была совершенно одна.

— Вы были ее единственным другом.

— Нет, — сказал Леманн. Он замолчал, подыскивая формулировку.

— Что — нет? — спросила Мона.

Они уже так долго сидели на неудобных ультрамодных стульях, что у нее начали затекать ноги.

— Я не был ее другом. Я был… Я использовал ее. Как все.

— Что вы имеете в виду?

Долгое молчание.

— Вы спали с ней?

— Да. Она была моей первой… женщиной. Первой, с которой я…

— Занимался сексом.

— Да. Я не был у нее первым, но для нее значил очень много тот факт, что она для меня была первой.

— Когда это произошло?

— Я уже точно не помню. Летом семьдесят восьмого, кажется. Незадолго до летних каникул. Мы… накурились.

— Гашиша?

— Да. Все тогда курили.

— Понятно.

— Я накурился и сильно хотел секса и не боялся опозориться перед ней. Так оно и случилось.

— И одним разом все не ограничилось?

— Нет. — Леманн смотрел на стол прямо перед собой, и казалось, что он больше никогда не подымет глаз.

— У вас к тому моменту была постоянная девушка?

— Нет. Все девушки, которые мне нравились, были заняты. Тогда было слишком много мальчиков. Хорошие девушки ценились высоко. И другие ребята котировались выше, чем я.

— То есть вы занимались с ней сексом, когда не было под рукой другой, лучшей девушки? И это продолжалось довольно долго.

— Да.

— До лета 1979 года.

— Да.

— А что случилось тем летом? Почему Фелицитас пришла именно на тот пляж, где вы отдыхали?

— Потому что я ей сказал.

— Что вы ей сказали?

— Где мы будем.

— Вы уже в Иссинге знали, куда поедете? Еще до того, как выехали?

— Да. Год назад я был там с родителями. И очень хотел вернуться туда. А остальные были согласны. Наша компания сложилась стихийно. Те, с кем я обычно проводил свободное время, поехать не смогли. А мне так не хотелось в США, потому что в августе в Нью-Йорке просто убийственно жарко. А остальные — Шаки, Конни, Миха, Роберт — у остальных были свои причины не ехать домой. Поэтому мы отправились путешествовать вместе.

— Вы не ответили на мой вопрос, — сказала Мона.

Ее руки страшно замерзли, хотя в помещении было очень тепло. Ног она вообще не чувствовала.

— На какой вопрос?

— Почему Фелицитас знала, куда вы собираетесь ехать? Почему вы ей сказали?

Вечер в Иссинге. Предпоследний день занятий, через три дня они собрались выезжать. Миха пригласил их на спагетти и красное вино. Он жил в двух комнатах с видом на озеро. Когда была хорошая погода, отсюда можно было любоваться чудесными закатами. Этот вечер был просто роскошным, они испытывали эйфорию, предвкушая предстоящие приключения. И тут один из них сказал:

— Эй, а как насчет баб?

Другой ответил:

— Там найдем.

Третий не согласился:

— А если нет? Каникулы без баб — это голимо.

Четвертый сказал:

— Эй, Симон, а как насчет твоей Фелицитас?

— А что с ней?

— Она же делает это со всеми.

— Чушь!

И тут они засмеялись. Все. Потому что все, кроме него, знали, что Фелицитас не отказывает никому. Действительно никому. Даже уроду Шредеру.

Секс-машина. Такая у нее была кличка.

За час до обеда в классе Берит шел урок французского. Так как Михаэль Даннер больше не имел права преподавать, школа в срочном порядке нашла молодого стажера, который был каким-то измученным. Все четырнадцать ребят моментально заметили это и на каждом уроке выдумывали новые каверзы. Восемь девушек им подыгрывали, потому что не хотели показаться трусихами.

Сегодня пришла очередь трюка с передвиганием столов — древний трюк Иссинга, но из-за этого не менее эффективный. Как только стажер поворачивался к проектору, чтобы поменять пленки, все дружно передвигали столы на пару сантиметров вперед. Примерно через полчаса парень должен был оказаться в окружении, и тогда он перестанет понимать, что происходит, потому что сближение происходило постепенно и совершенно незаметно. Шутка заключалась в том, что все при этом делали вид, будто ничего не происходит, и вообще вели себя как обычно.

Передвигание столов — психологический стресс для преподавателей, не уверенных в себе. Преподаватель английского уже как-то раз сломалась и вся в слезах выбежала из класса. После этого ей выписали больничный, и с тех пор в Иссинге ее не видели.

Но сегодня до такого не дойдет. Хотя в глазах стажера и появилось выражение легкой паники, когда он понял, что они задумали, он решил не обращать на их поведение никакого внимания. Он выключил проектор и начал вести с учениками face a face[18] дискуссию на тему le sujet que concerne la légalisation des drogues[19]. Начался вялый conversation[20], в котором приняли участие два-три ученика. Тем не менее продвижение столов прекратилось. Теперь это было уже не интересно.