— А теперь слушай меня, — наградил Пакшес упрямца тяжёлым взглядом. — Ты, — ткнул он Крымски в грудь пальцем. — Всего лишь зачуханный сержантик в моей роте. В моей, — повторил он. — Я твой командир. Все остальные, комбаты, хренаты, они далеко, а я вот он, — сжал он пальцы в кулак и покрутил перед носом сержанта. — Будешь жить против меня, будешь не жить, а влачить существование. И перевода не дождёшься. Понял?

— Понял, — уступил Крымски, — просто комбат именно про вас и говорил.

— Что говорил? — среагировал ротный.

— Ну чтоб я вам следить за ним не давал.

— А ещё кому он запретил за ним следить.

— Всем, но отдельно упомянул только вас. Так и сказал никому не позволять, а Пакшесу особенно. По планете шарить позволил, но за ним ходить настрого запретил.

— Понятно, — на секунду задумавшись, сказал ротный. Затем, вновь нацепив дружелюбную маску, подмигнул Крымски. — Не нервничай, сержант. Твою власть в информационном центре рушить не собираюсь, а то, что за комбатом приглядел немного, извини, не знал. Скучно просто, вот я и решил, пользуясь, так сказать, случаем. Кстати, не пожалел. Хочешь взглянуть, как наш командир развлекается.

Через минуту Крымски откровенно ржал.

— Так он же… он же…

— Обгадился, — закончил Пакшес.

— Смотри, смотри, — захлёбываясь смехом, давился сержант, — секретарша входит, а он как раз вытряхивает. Слушай, — оборвав смех, изрёк Крымски, — какие богатые обороты речи, надо бы, — стукнул он себя по лбу пальцем, — всё это сохранить.

* * *

Под вечер зазвонил телефон.

— Привет, — донёсся из трубки знакомый голос, — мне с этого номера звонили.

— И не один раз.

— Вольный, — грохнула в ответ трубка, — срань господня, ты где, гадский папа?

— Отель «Сова», номер триста два, заезжай.

— Какой заезжай, — кричал Мишка, — вылазь на улицу, сейчас приедем. Благо Матвеев не уехал. Матюха, — услышал Алексей не ему адресованный окрик, — ты не поверишь.

Во что давний знакомец Санёк Матвеев не должен был поверить, скрылось за короткими гудками, но Алексей и так дословно знал, что тому предстояло услышать.

Вскоре к парадному подъезду отеля подкатил здоровенный чёрный джип и выскочившие из машины двое мужчин заключили Алексея в крепкие объятия. Швейцар дядя Миша посматривал на шумную встречу, а когда гомонящая компания уселась в машину, сердито посмотрел вслед рванувшему с места внедорожнику.

Когда первые слова были сказаны, настало время вопросов.

— Ну и где ты был? — повернув к Алексею худощавое лицо, вопрошал Мишка. — Четыре года, четыре года, Вольный, и за всё время ни слова, ни полслова. Весточку не мог прислать?

— Не мог.

— А-а-аа, — протянул Мишка, — извини, забыл, ты же только сегодня с Марса, а там со связью как всегда проблемы.

— Да на самом деле не мог.

— Шум прибоя мешал?

— Не понял, — округлил Алексей глаза.

— А, что тут понимать, — выписывал друг упрёки, — загорелый, помолодевший. Жилось так сладко, что о старых знакомых и думать забыл?

— Миха, что за бред? Всё не так.

— А как? — не сводил он с Алексея внимательного взгляда. — Сейчас даже с тюрем люди звонят. Ладно, — махнул Мишка рукой, — дома поговорим. — Отвернувшись от Алексея, закадычный дружок уставился на плывущие за окном многоэтажки.

— Вы-то как без меня поживаете?

— Отлично, — не отрываясь от дороги, ответил заметно раздобревший за эти годы Сашка, — у меня всё по-прежнему, вчера ещё один магазин запустил.

— Ну ты всегда отличался умом и сообразительностью, — порадовался за друга Алексей.

— Туда и едем, — явно довольный комплиментом, улыбнулся Саня, — возьмём продуктиков, напиточков, а потом к Михе. Кстати, — нежно погладил он руль джипа, — как тебе аппарат?

За прожитые в республике годы такие вещи замечать просто разучился. На новую Сашкину машину даже не обратил внимания, и хоть в сравнении с республиканской техникой Сашкина роскошь казалась допотопным корытом, Алексей не стал расстраивать друга.

— Потянет, — пробежав для вида по салону взглядом, оценил он приобретение.

— Потянет? — уязвленно возмутился Сашка. — Не зря всё-таки вас, военных, «сапогами» кличут. Кроме грузовика, ни на чём в жизни не ездил, а машина за два миллиона для него потянет.

— Почему не ездил, — заступился Миха за друга, — на бэхе гонял, сам видел.

— На восьмиколёсной, с крупняком в башне?

— Да, — усмехнулся Мишка. — БТР не баварец, конечно, но аппарат тоже серьёзный.

Загрузившись закусками, приехали к Мишке.

Пока сервировали выкаченный в центр комнаты журнальный столик, друзья засыпали вопросами. Отвечал крайне осторожно, но если далёкого от армейских будней Сашку ответы вполне устроили, то Мишка хмурился и всё чаще кидал на Алексея недоверчивые взгляды.

— А где твоё семейство? — стремясь увести разговор с неудобной темы, спросил у него Алексей.

— У тёщи. И Светка там, и девчонки. Да и я неделю там проторчал, сегодня только вернулся, Матюха вон с поезда встречал.

— Красиво, — хлопнул в ладони и, потерев их друг о дружку, произнёс Саня, — та-а-ак, — окинув хозяйским взглядом столик, взялся он за бутылки. — Вовану водочки, а ты, Лёха, что пить будешь?

— Ничего.

— В смысле?

— В прямом. Эту отраву я больше не пью.

— Не пью, не курю, матом не ругаюсь, — загибал Мишка пальцы. — Заболел, что ли?

— Нет.

— А в чём тогда дело? — в один голос спросили друзья-товарищи.

— Да ни в чём, просто однажды поинтересовался, каким образом эта дрянь на нас действует.

— И что?

— И бросил пить.

— Как хочешь, — пожал Саня плечами, — давай Михаил, — поднял он рюмку, — не хочет Вольный традиции блюсти, да и бог с ним.

— Традиции, — повторил Алексей, — слова-то какие выучил. Только сдаётся мне, ребята, бухло — это не традиция, бухло — это диверсия.

За разговором летело время. Обговорив частности, прошлись по обычному набору из политики, машин и женщин. Вспомнили былые годы, а потом, когда друзья-товарищи прилично накидались, случилась повторяющаяся из раза в раз история. Зацепились языками, так Алексей называл их частые споры. Оба старались уесть друг друга, доказать свою правоту, а оставшемуся за бортом их интересов Алексею только и осталось, что сидеть и слушать.

— Ты вот думаешь, зачем я жену и дочек к тёще отправил, а? Да потому что дома жрать нечего. Всё это, — указал Миша на стол, — из твоего магазина, а иди, загляни в мой холодильник. Жить, говоришь, лучше стало? Вам, буржуям, может быть, а я что-то всё в ухудшениях вязну.