Таниэль отодвинулся и, стоя рядом с Мори, проводил их взглядом. Как только последний полицейский покинул мастерскую, он взял Мори за руки и помог ему подняться. Наблюдавшая за происходящим толпа стала расходиться. У сидевших на стене мальчиков Хэйверли был разочарованный вид: они так и не дождались настоящей драки. Таниэль некоторое время смотрел на улицу, понимая, что полиция нечасто появлялась на Филигранной улице, и, зная Лондон, не слишком надеялся, что соседи примут увиденное за ошибку. Проходившие мимо дамы, прикрываясь веерами и склонив друг к другу головы, перешептывались, время от времени оглядываясь назад.

– Вам известно, что сегодня в выставочной деревне будут Гилберт и Салливан? – спросил Мори, оторвав Таниэля от тревожных мыслей.

– Что? Почему?

– Им нужен материал для оперетты на японский сюжет. Афиши висят уже целую неделю.

– Они сделали вам больно?

– Нет.

Таниэль взял в ладони его голову, разглядывая, нет ли синяков у него на лице, и, действительно, нашел один синяк.

– Лжец. Мне не следовало уходить сегодня утром, простите меня.

Мори улыбнулся одними глазами.

– Я знаю, вы говорите так из лучших побуждений, но, должен сказать, мне немного обидно. По-вашему, я не переживу несколько синяков и немного крика без помощи человека, появившегося на свет уже после того, как я впервые попал под обстрел корабельных пушек?

– Когда это было?

– Когда британцы обстреливали Кантон. То есть… они не целились лично в меня, но, полагаю, это все же можно учесть.

– Несомненно, это следует учесть, – Таниэль закашлялся, почувствовав спазм в горле.

– Спасибо, – мягко сказал Мори. Таниэль последовал за ним к выходу, огибая разбросанные по полу вещи.

В чайном домике Осэй пахло рисовым вином и апельсиновым цветом от душистых рам, на которых женщины сушили выстиранные кимоно. В воздухе висел такой густой дым от курительных трубок, что с трудом пробивающееся сквозь него ламповое освещение приобретало янтарный оттенок. Завитки дыма тянулись за разрезающими эту сизую пелену людьми, снующими между столиками и стойкой с деньгами и напитками. Артур Салливан собственной персоной, сидя за фортепьяно, наигрывал на старом инструменте бойкую мелодию; он выглядел значительно моложе, чем это представлялось из задних рядов оперетты. Он морщился каждый раз, прикасаясь к до первой октавы, издававшей чудовищно резкий едко-зеленый звук. Это была нота, которую Мори изменил две недели назад. Таниэль посмотрел на него, желая спросить, зачем он это сделал, но Мори, не обращая на него внимания, заказал саке.

Столы и стулья, обыкновенно стоявшие вокруг фортепьяно, были сдвинуты в сторону, и на образовавшейся площадке танцевали девушки и ребятишки; одновременно с этим какой-то мужчина с роскошными седыми усами старался, по-видимому, не слишком успешно, объяснить сюжет группе молодых людей. Таниэль предположил в нем Уильяма Гилберта, хотя никогда не видел его. Мори потянул за собой Таниэля, и они заняли ближайшие к пианино места; к их столику подплыла Осэй и поставила перед ними чашки. Вплетенные в прическу цветы, гармонирующие с цветом ее нового пояса, придавали ей летний вид. Она улыбнулась Мори, но тот был погружен в чтение японской газеты и не заметил или не захотел ее заметить. Когда она отошла, Таниэль ткнул пальцем в газету.

– Что это означает? – спросил он. Он был в состоянии прочесть каждый иероглиф заголовка, но не мог понять общего смысла.

– Правительство намеревается снести Вороний замок, – ответил Мори. Костяшками пальцев он водил по иероглифам; ему пришлось поменять их порядок, чтобы правильно перевести на английский.

– Вы уверены?

Мори улыбнулся.

– Такова современная политика Японии. Замки ассоциируются со старым сёгунатом, поэтому правительство выставляет их на принудительные аукционы. Некоторые из них были разрушены или проданы, в большинстве размещены новые гарнизоны императорских войск. Вороний замок принадлежит клану Мацумото. Он черного цвета. Его хотели снести еще лет десять назад, но местное население протестовало.

– Мацумото. Мог я недавно повстречать кого-то с таким именем?

Мори опустил голову, и Таниэль понял, что он погрузился в воспоминания.

– Акира?

– Понятия не имею. Высокий мужчина, безупречно одетый. Ведет себя как денди. Он был вместе с Грэйс, то есть с мисс Кэрроу.

– Да, он из той же семьи. Сейчас замок принадлежит его отцу.

– Где же будут жить рыцари, которым принадлежали замки?

– В Токио, в городских домах.

– Господи, самое близкое по времени к средневековой Англии из того, что я знаю, это романы Вальтера Скотта. Как можно отказываться от собственной истории, когда всего в сорока милях от вас кто-то еще стреляет из лука?

Его доводы явно не убедили Мори:

– Я жил когда-то в замке. Там было очень холодно.

– Филистимлянин.

– Можете называть меня Далилой, – невозмутимо ответил Мори.

Таниэль чокнулся с ним своей чашкой.

Сидя за столиком, они оказались ниже пелены табачного дыма, и Таниэль был этому рад, так создавалась иллюзия некоторого дистанцирования от происходящего. Он вдруг понял, что ему не хочется здесь находиться. Он видел все оперетты Гилберта и Салливана, но сейчас оба композитора сидели совсем рядом, и это было совсем не то же самое, что смотреть на них с галерки или из верхних рядов амфитеатра. Это затрагивало в нем какие-то струны, все еще причинявшие боль.

– Послушайте! – выкрикнул Гилберт, обернувшись в их сторону, и Таниэль вздрогнул. – На вас нормальная одежда, вы говорите по-английски? – он смотрел на Мори.

Мори кивнул.

– Подите сюда и помогите.

Мори взглянул на Таниэля, но тот отрицательно покачал головой:

– Нет, я лучше…

– Ему кажется, что японский – это что-то вроде детского лепета, у него смешные усы, и он разговаривает с этими молодыми людьми, которым около двадцати – двадцати пяти, как с двенадцатилетними ребятишками. Вы упускаете такую возможность!

Таниэль усмехнулся, но в его тоне была безнадежность:

– Это смехотворно.

Они обошли девушек, тщетно пытающихся научить друг друга вальсировать, не чувствуя при этом ритма. Гилберт знаком указал им на места рядом с собой. Разговаривая, он одновременно курил трубку, и его окутывал густой дым, как будто исходивший из жерла вулкана. Не успели они сесть, как он сунул Мори в руки лист бумаги с либретто и велел ему самостоятельно разобраться с написанным. Таниэль насупился, но, прежде чем он успел упрекнуть Гилберта в невоспитанности, Мори прикоснулся к его руке.

– Будет с вас воевать на сегодня, – сказал он. – Успокойтесь, а не то вас выкупят разгневанные мусульмане.