Дорогу им преградила кованая решетка. Прутья покрылись ржавчиной, но по-прежнему были очень крепкими. Пруссак тронул большой украшенный крест, вделанный в решетку и покрытый каплями воды.

– Проклятые святоши! – прорычал он и свирепо взглянул на Иоганна. – Для чего им перегораживать проход? Боятся, что мертвые восстанут и захотят мести?

Лист взял у него лампу и осмотрел штыри в стене. Без особого успеха дернул решетку, поковырял пальцем заполненные раствором щели.

– Сырость вредит не только вину… Можно взять рычаг и попробовать выломать штыри из стены.

– И где мы возьмем рычаг?

Они огляделись, увидели обручи на бочках. Подошли к ближайшей из них, разбили несколькими ударами и вернулись к решетке с двумя железными кольцами. Иоганн отставил лампу, а Пруссак тем временем вставил один из обручей в зазор между стеной и решеткой. Получился своеобразный рычаг.

Иоганн и Пруссак потянули что было сил, но решетка не шелохнулась. Они остановились перевести дух.

– Не выйдет, – просипел Пруссак.

– Попробуем еще раз. Попытаемся расшатать ее рывками.

Пруссак вытер пот со лба, и они вновь взялись за обруч.

– По моей команде, – сказал Иоганн. – Тянем!

Они рванули на себя обруч, отпустили, рванули еще раз.

– Поддается! – воскликнул Пруссак примерно на десятом рывке.

Понадобилось еще шесть рывков, и крепления наконец-то вырвало из стены. Друзья повалились на пол, и решетка с оглушительным скрежетом упала.

Иоганн потер ушибленный затылок.

– Вот так бы сразу…

Пруссак взял лампу, помог Листу подняться, и они углубились в катакомбы.

* * *

Отец Бернард оправил на себе черную рясу.

– Так ты отказываешься признать, что состоишь в сговоре с дьяволом и повинен в распространении эпидемии?

Мартин Никхорн посмотрел доминиканцу в глаза.

– Видит Бог, я не имею к этому ни малейшего отношения.

Он постарался придать голосу твердость в надежде оттянуть неизбежное или избежать уготованной участи.

Элизабет заглянула в яму. Арестованные жались друг к другу, словно могли исчезнуть, стоило им только захотеть как следует. Неужели кто-то всерьез мог поверить, что эти несчастные имели какое-то отношение к болезни?

– Что ж, – продолжал Бернард. – Пусть секретарь запишет, что обвиняемый Мартин Никхорн отказывается добровольно признать свою вину. Переходим к допросу с пристрастием.

Служитель взял корзину и вывалил инструменты на стол, после чего принялся раскладывать их в нужном порядке.

Никхорн, дрожа, широко раскрытыми глазами наблюдал за приготовлениями.

– С помощью этих орудий мы вытянем из него признание. Ему объяснят назначение каждого из инструментов и дадут возможность во всем признаться. Если же он ею не воспользуется, мы начнем допрос с пристрастием, в коем орудия будут применяться в порядке, указанном в кодексе. Пытка повторится в три этапа, каждый продолжительностью в один час, и с возрастающей интенсивностью, – произнес Бернард и добавил с елейной улыбкой: – Разумеется, с перерывами. Ты все понял?

Никхорн безучастно кивнул.

Йозефа рванулась из цепкой хватки солдат.

– Это же просто нелепо! Мы не имеем никакого отношения к дьяволу, – закричала она на Бернарда.

– Если он и тогда не признается, – невозмутимо продолжал доминиканец, – то будет полностью оправдан. В противном случае его тело будет предано очистительной силе огня, чтобы греховная душа могла вознестись на небеса. Ты все понял?

Бернард пристально посмотрел на Никхорна: тот не сводил глаз с пыточных инструментов.

– Ты все понял, я тебя спрашиваю? – сердито повторил доминиканец.

Старик поднял на него взгляд и сумел лишь слабо кивнуть.

В этот момент распахнулась дверь. Вошли несколько солдат городской гвардии под предводительством фон Пранка. Генерал огляделся, увидел подвешенного у стены старика, потом небрежно кивнул и подошел к Бернарду. Доминиканец посмотрел на него с досадой.

– Продолжайте, святой отец, – сказал фон Пранк с таким видом, словно ждал начала представления.

– Что ж, – Бернард дал знак служителю.

Тот взял длинную иглу и показал Никхорну.

– Этим мы проверим дьявольские отметины на теле, – прогудел он и взялся за тиски. – Этим сдавим тебе пальцы, но так, чтобы не раздробить кости.

Старик обливался потом.

Служитель взял в руки железный сапог.

– Это застегнем тебе на ноге и сожмем винтами. – Он провернул крупный винт, и железные пластины со скрипом сомкнулись. – Но так, чтобы не раздробить кости, – добавил он.

Никхорн зажмурился от ужаса.

Туннель постепенно сужался. Чем дальше они углублялись в катакомбы, тем суше и теплее становился воздух. Иоганн задумался, как долго сюда не ступала нога человека, и в этот миг стены расступились.

Пол выложенного кирпичом склепа был покрыт плесенью. Посреди зала лежали сваленные в кучу тела. Руки и ноги переплетались, словно мертвых побросали сюда в спешке. Скелеты не рассы́пались, плотно обтянутые высохшей кожей. У многих не было волос, ногти посинели. Рядом были сложены ветхие гробы. Некоторые оказались раздавлены, из них торчали кости и обрывки материи.

Следующий проход оказался слишком узким, и пришлось расчищать его от сваленных трупов и обломков.

В дрожащих отсветах лампы им то и дело попадались летучие мыши, висящие под сводами; бесчисленные трупы скалились на них из темноты. Далее потянулись новые склепы, в которых тела были свалены так же беспорядочно, как и в первом.

Наконец они оказались в вытянутом зале, стены которого были до самого потолка выложены человеческими костями.

Пруссак покачал головой.

– Удивительно, с какой заботой опекают нас эти святоши…

Иоганн поднял голову. Под сводами забрезжил слабый свет.

– Свет попадает через решетку в соборе Святого Стефана, – пояснил Пруссак. – Идем дальше.

Они поднялись по каменным ступеням, потом по деревянной лестнице и уперлись в узкую дверь. Пруссак ударил по ней плечом и вышиб, сорвав с петель.

Стая напуганных голубей вспорхнула к затянутому тучами небу. Они оказались во дворе, окруженном ветхой оградой. Пруссак быстро огляделся.

– Сюда!

Он побежал через покосившиеся ворота, у которых стояла телега со сломанной осью. Лист поспешил следом.

За воротами раскинулось кладбище, опоясавшее громадное сооружение – собор Святого Стефана.