— Ты станешь матерью, — ласково прошептала старуха.

— Я просто пришла за помощью, — прошептала дементэ, бегая глазами по старушечьему лицу. Неужели это и была та богиня, что обрела покой в этом месте. — Можно, я пойду, — снова пролепетала женщина и попыталась оглядеться.

— Нет, ты же гостья. Я подарю тебе чудо материнства, — с улыбкой прошептала в ответ старуха, отчего жертве стало ещё страшнее.

Богиня выпрямилась, насколько позволял горб, и указала пальцем в сторону дальнего угла пещеры.

— Несите туда.

Одна из жирдяек подхватила жертву за локоть и легко оторвала от пола, потом понесла. Дементэ в страхе оглянулась. Почему-то неестественным и отвратительным показалось молоко, сбегающее из всех шести грудей жирдяйки. А ещё в пятне света, падающего через провал в своде, лежал огромный младенец. Он был так велик, что казалось, был размером с носорога. Он мерно и тяжело дышал, изредка шевеля толстыми руками.

Жертву приволокли в угол, где она оказалась не одна. Там лежали ещё три обнажённые женщины. Одна из них постоянно бормотала молитву, другая просто повторяла: «Мы умрём».

И снова боль падения, но сперва с дементэ сорвали одежду. А потом несколько жирдяек придавили женщину к полу.

— Возрадуйся, — прошептала подошедшая старуха.

Жертве силой развели ноги, словно на осмотр повитухи. Когда несколько дрожащих псин поволокли от громадного дитяти какую-то верёвку, дементэ замерла, но ненадолго.

— Нет! Нет! Не надо! — завизжала она, опознав в красной верёвке пуповину. Такие же тянулись и к другим пленницам, исчезая в чреслах.

— Возрадуйся, — снова проскрипела старуха.

— Не надо! — нарывая голос, орала дементэ, но её не слушали.

Одна из жирдяек подхватила конец пуповины, опустилась на колени и начала засовывать его между раскинутых ног дементэ. Молоко из грудей закапало на лицо жертвы.

— Не-е-е-ет! — завизжала дементэ от боли и вскоре провалилась в беспамятство.

В фургоне было ещё темно, но сквозь маленькие щёлочки внутрь пробивался серый утренний свет. Снаружи кукарекали запрятанные в клетки петухи. Лениво лаял Малыш. Несколько коров почти в унисон требовали, чтобы их подоили. В ответ на это раздались голоса и забренчали деревянные вёдра, а следом послышалось характерное «шик-шик-шик», когда струя молока попадает в ёмкость. Парным молоком запахло на всю поляну. А ещё уже привычно пахло дымом и сырно-луковой похлёбкой.

Я вздохнул. Вчера поговорил с Мартой (ну, как поговорил — я объяснял, чего хочу, а она мычала, как те коровы, кивала и размахивала руками), а после побеседовал с Катариной. В итоге сошлись на том, что деревенская ведьма готовит, моет, стирает и штопает на всю нашу компашку, а я — только по праздникам, когда надо действительно выпендриться перед соседками, что муж работящий. Такой расклад меня в целом устраивал, если бы ещё вышивание на кого-нибудь переложить, было бы вообще классно. Но, блин, если бы не Катарина, Марта это всё и так бы делала бесплатно. Но она хоть и деревенская, но не дура, и теперь за то, что раньше было на халяву, придётся в месяц по десять серебряных платить. А это почти четыре тысячи рублей на наши деньги. Вроде, и немного, но для низкого уровня жизни Реверса весьма неплохая подработка.

Я улыбнулся и покрепче обнял лежавшую спиной ко мне Катарину, ощущая тепло её обнажённого тела. Чтобы не было завистливых взглядов в нашу сторону и чтобы, не приведи Небесная Пара, не появился дух-грешень зависти, мы вели себя тихо, как мышки.

Вспомнив эту ночь, я медленно провёл рукой по коже храмовницы: сперва по бедру, потом скользнул по животу, а в конце легонько сжал ладонью левую грудь, так, чтобы сосок немного торчал между пальцами. Чувствуя, что снова хочу, немного подвинулся и упёрся мужским достоинством ей в ягодицу.

— Нас услышат, — тихо произнесла Катарина, не открывая глаз.

— Ну и пусть, — прошептал я в ответ.

— Ты сейчас без защиты от духов. Грешень легко появится.

— Но ведь ночью же не появился, — продолжил я и осторожно провёл пальцем по ареолу соска.

Катарина поёжилась.

— Не надо. Вот поедем в дозор как приманка, сделаем привал, тогда можно. А дух зависти появлялся, только небольшой, но его страхи прогнали.

— Это как? — переспросил я, приподнявшись на локте.

— Представь, что маг — это туша буйвола, который пал. Вокруг него сразу появляются голодные хищники и начинают драться за лакомый кусок. Львы, гиены, шакалы, грифы, марабу, леопарды. Даже крысы, и те будут ждать, когда им достанутся крохи. Чем сильнее маг, тем больше охочих до его силы он привлекает. И вот твои страхи пока смогли отогнать непрошеного гостя, а сами до сих пор грызутся меж собой, ибо ты уже впустил их к себе. А если появится действительно сильный дух, он разгонит всю мелочь и начнёт жрать тебя заживо, и не важно, кошмар он или грешень.

Я покачал головой.

— Прямо-таки павший маг? — ехидно спросил я и опустил руку Катарине между ног. — Я, вроде, вполне живой и бодрый. И хочу добавки, — прошептал я в самое ухо девушки.

Было слышно, как её дыхание стало громче и чаще, а сама она задрожала. Я гладил и гладил пальцами, пока Катарина не развернулась и не села сверху. Её глаза блестели в темноте, словно у них были встроены светодиоды, а сама она прикусила губу, чтобы не издать ни звука. Однако какая-то дощечка в полу фургона всё же едва заметно поскрипывала в такт движениям девушки, но я надеялся, что солдатки, занятые утренними хлопотами, не заметят. Вскоре Катарина судорожно согнулась, а потом наклонилась и ткнулась лбом в мою подушку.

— Нам пора вставать, — прошептала она и шумно вздохнула. Голос её до сих пор дрожал, а низ живота слегка напрягался.

Я не ответил, лишь кивнул. Я лежал, закрыв глаза и сжимая пальцами талию девушки. Никуда не хотелось идти, ничего не хотелось делать. Вчера мы без проблем одолели послеобеденную часть маршрута и остановились на ночлег почти в таком же месте, что и до этого, разве что вместо речки был небольшой ручей, а сам привал имел старое-старое костище, намекая, что этим местом пользуются уже много десятилетий.

— Эх, молодёжь! — раздался откуда-то томный, мечтательный голос.

Я зажмурился ещё крепче и мысленно обругал себя: ведь совсем забыл о вознице, которая иногда спала прямо под фургоном. Но ничего, мы в Средних веках. Нам простительно.

Вздохнув, я сел и потянулся за одеждой. На этот раз пришлось напялить на себя простую белую рубаху с завязками на вороте вместо пуговиц, кожаную жилетку, серые льняные бриджи с медными бубенцами на завязках чуть ниже колен, коричневые обувки-чешки и чёрный шерстяной шаперон — накидка похожая на очень короткий плащ с капюшоном, такой же, какую носил мультяшный Робин Гуд. Из украшений — только серебряная застёжка на шапероне, разноцветный пояс с медными бляшками амулетов на концах и толстый чёрно-жёлтый кант на нарукавных разрезах жилета. Это был типичный наряд крестьянина средней руки, не бедного, но и не богатого.