— Я, — это был Дима.

— Димка? — Лиза вскочила и подбежала к двери. Он был полностью одет. Дима прошел в комнату и пристроил у кровати тяжелый рюкзак.

— Я зашел попрощаться, — сказал он. — Мне нужно идти.

— Куда? — Лиза потерла виски ладонями.

— Пока не знаю. Найти водителя, который перевезет меня через границу. Нужно попасть обратно в Европу.

— З-зачем?

— Долго рассказывать.

— Нет, стой. Расскажи. Расскажи мне всё. Усевшись на спинку кровати, Дима помолчал и беспомощно выдохнул.

— Синица исчезла, — сказал он.

— Кто? Это… подожди, та девочка? Которая погибла?

— Не до конца. Может, еще что-то можно сделать. Найти Сюзанну…

— Стой. Димка, пожалуйста, — Лиза дважды сглотнула. — О чем ты? Я вообще не понимаю! Тогда он заговорил, медленно пережевывая слова. Он снова пересказал Лизе свою теорию. Что ни один человек не умирает насовсем, пока живут воспоминания. Пока кто-то может представить себе его лицо, походку и голос. Это наше сознание, объяснил Дима ей, оно мало изучено, но суть простая: в каждом из нас хранятся копии тех, кто для нас важен. Наш разум умеет полностью воссоздать их, например — во сне. Мы все продолжаем жить внутри друг у друга. Пока не забываем.

— А я вот забыл. Все эти новые дела в Москве… клеткам не хватает ресурса. Нужен кто-то другой, кто напомнит. Ты считаешь, я ненормальный, я знаю.

— Димка, перестань.

— Нет, слушай, даже если у меня с головой не всё в порядке, это, в общем, не важно — всё равно нужно вспомнить. Это самое дорогое. Не знаю, как объяснить. На любого психа можно найти лекарство. Когда-то я нашел, но оно теперь кончилось. Лиза старалась понять, он видел это.

— Не знаю. Ведь так же у наркоманов, — осторожно сказала она. — Им срочно нужна доза, они бегут куда-то среди ночи… вместо того, чтобы разобраться в себе.

— Пускай, — Дима подобрал что-то с пола. Маленький пузырек, гремевший желтыми таблетками. Валерьянка. — Мне всё равно нужен отдых от всего этого. Если разбираться в себе, то не здесь, это точно.

— Ладно, — сказала Лиза. — Что конкретно ты решил делать?

— Там была ее подруга, Сюзанна. Она должна помнить.

— И как ты ее теперь найдешь? Дима улыбнулся.

— Уж это я хорошо умею.

— Ладно, — сказала Лиза. — Знаешь, будь от меня какая-то польза, я бы тебя отговорила. Но я сама в полной жопе. Она засмеялась, и Дима тоже не удержался.

— Вот сразу видно, что ты психолог. Я когда решил ехать, мне всё равно было как-то не по себе. А теперь я точно знаю, что всё получится.

— Та же фигня. Между прочим, я еду с тобой. И веселье кончилось.

— Нет, ты что, — сказал Дима, помолчав. — Так нельзя. И вообще, у тебя эфир на днях.

— Плевать, мне всё равно, мне нужен отпуск.

— Но не так же.

— Я должна выбраться, — она заглянула ему в глаза. — Серьезно говорю: я без тебя сдохну тут.

— У тебя есть Макс.

— Так, — она переменилась в лице. — Давай не будем о нем.

— Почему?

— Долго рассказывать. Он ждал, но Лиза так и не продолжила.

— Тебя уволят, — сказал Дима наконец.

— Я знаю.

— И много людей потеряет работу.

— Эх, — Лиза скрипнула зубами. — Вот обязательно тебе? Ты специально? Взял мне и всё пересрал. Она едва не заплакала, и Дима растерялся. Он молчал, катая в ладонях твердый пузырек валерьянки.

— Вот так я каждый день думаю только о других, — говорила Лиза, наклонив к нему лицо. — Стоит мне заболеть или проспать, и что? Один дебил купил машину в кредит… у другого семья и дети… какой-нибудь шалаве нечем будет заплатить за фитнесс… куда мне деваться? Да поставь ты этот сраный пузырек! Дима быстро вернул пузырек на тумбочку. Тот покатился и ссыпался на пол. Не зная, чем занять руки, Дима взял подушку. Она была сырая, вся испачканная помадой. Он растерянно глянул на Лизу.

— Глянь в зеркало, — сказал Дима. — Что случилось-то?

— А, это, — Лиза отвернулась. — Фигня, замажу сейчас. Это как раз поправимо. «Ей точно нужен отпуск», — подумал он. Даже больше, чем мне. Пока Лиза возилась с косметикой, Дима лихорадочно соображал.

— Вообще, есть один способ выбраться, — медленно сказал он. — Но тебе придется много работать. И это будет обман.

— Тоже мне, новость, — ответила Лиза через плечо. — Ну, говори. Давай.

— Со мной тебе всё равно нельзя, это ты сама должна… Машиной очень долго, лучше на самолете.

— Ну-у! — потребовала она.

— И тебе нужен Максим.

— Нет.

— Да, — нажал Дима. — Не знаю, что у вас там получилось, но без него никак. Придется договариваться.

— Я не хочу.

— Не тебе. Ему придется. С телеканалом. Лиза спрятала крем и щелкнула зеркальцем.

— Ладно, — сказала она. — Ты скажешь, что придумал, или мы так до утра просидим? В комнате пахло свежими обоями и сосновой рамой, а по жести карниза непрерывно барабанил дождь.

14 сентября 2005 года

— Никаких следов растительных волокон. Вообще никаких.

— И что…

— А то, что ваш «вегетофил» — и где вы слово такое взяли? — придумал отличную схему. Он устроился сюда с личной целью. Не суть важно: армия, нейролептики. Главное — он знал, что нормального питания не будет. Вот и придумал. Санитарам веселье, а ему — пара овощей или фруктов каждый день. Неплохо?

— В таком случае, мы немедленно его выпишем.

— Без надобности. Я уже сделал это. Итак, остался последний.

Видите? Никакой хитрости. Банальный естественный отбор.

23 июля 2005 года

При мысли об эволюции мы видим заботливую силу, которая трудится над организмами, делая из них совершенство. Примат умнеет, берет мотыгу и гордо поднимается с четверенек. Мало кому видится кровавая борона, рыхлящая биомассу. Природе наплевать и на себя, и на своих защитников. Я очнулся лишь тогда, когда маятник эволюции просвистел рядом, двинул мне в челюсть и раскромсал губу. Он забрал троих ночных уродцев и понесся дальше, но я знал — он вернется. Любой маятник возвращается. Если от тебя нет пользы, ты первая мишень. Иммунная система мира ищет возможности избавиться от лишней детали, пока она не принесла вреда. Конец любой вещи начинается с первой царапины. Люди перестали меня замечать. Поэтому я и мотался по улицам, пытаясь найти себе место. У площади стояла древняя обглоданная старуха, похожая на охапку бурого тряпья. Во мне сработала установка: нужное дело — значит, хорошее. Подать нищей — это хорошо. Скорее, чтобы не передумать, я бросил в ее жестянку сто долларов. Мои последние сто долларов. И секунды две мне казалось, что дело сделано. Потом старуха рассмотрела деньги и повисла на моей руке мягким грузом.