— Адам, — я дергаю его за руку, вынуждая остановиться. — Ты так и не добрался до квартиры?

— Там все в огне, — глухо говорит он. — Не пробраться.

Он резко останавливается, потом достает телефон, кому-то звонит, а я подбегаю к спасателям и говорю, что в такой-то квартире остался мой сын с няней. Они киваю, выслушивают других людей, но не спешат никуда идти. Что же они стоят! Пусть спасают их, сейчас же!

Я нахожусь в каком-то шоке, смотрю впереди себя и ничего не вижу, не понимаю, что происходит. Адама я теряю из виду, как и остальных. Мой мозг отказывается воспринимать информацию и мысленно я возвращаюсь на пять часов ранее. В момент, когда Елены Эдуардовны не было в квартире, а я кормила своего сына, укутывала его после обеда и укрывала одеялом.

— Вам плохо? — до меня долетают чьи-то слова, а после я чувствую, как меня трогают за плечи и куда-то ведут.

— Девушка, — уже другой голос. — Девушка, с вами все в порядке?

Я открываю глаза, удивленно смотрю на мужчину в белом халате и шапочке, который взирает на меня сквозь очки на переносице. То, что я больше не в квартире и рядом нет сына, понимаю не сразу.

— Где мой сын? — спрашиваю непонимающим тоном. — Он ведь был здесь.

А потом я вспоминаю. На меня лавиной обрушивается поток мыслей. Родион в доме, Елена Эдуардовна тоже, взрыв, дым, пожар. Я хочу закричать, но голоса почему-то нет. А потом я ощущаю, как моей талии касается крепкая мужская рука. Адам обнимает меня со спины и прижимает к себе, что-то говорит докторам и уводит к машине. Я не говорю ничего, молчу. Да и что я могу сказать? Окна уже не полыхают, там все покрыто черной гарью. Разве можно было выжить в этой мясорубке?

— Адам… — я останавливаюсь и смотрю на него с мольбой и болью.

— Я ничего не знаю, — он мотает головой. — Сейчас там работают спасатели, если они что-то узнают, нас уведомят. Мы будем ждать в машине, Ангелина.

— Нет! — мотаю головой. — Идем ко входу. Я не хочу ничего пропустить.

Мы вместе останавливаемся у подъезда рядом с другими людьми. Многие из них без нормальной одежды, в ночнушках и пуховиках, накинутых сверху. Люди из соседнего подъезда тоже выходят, предлагают пока приютиться у них. Постепенно ряды тех, кто остается на улице, пустеет. Остаются лишь те, кто приехал, чтобы узнать о том, что случилось с их родственниками и мы. Я готовлю себя к худшему, плачу, обнимаю руками плечи и стою, пытаясь согреться.

К нам выходят только под утро. Спасатели говорят, что никого в нашей квартире не нашли и маленьких детей нет. Есть несколько человек, которые остались там и которых пытаются спасти, но больше никого. Я с надеждой смотрю на Адама, который поджав губы, достает телефон. Он делает несколько звонков, а я все не могу понять, это надежда на то, что с ними все в порядке, или нам предстоит еще ждать, чтобы убедиться окончательно?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Стакан горячего кофе обжигает мои руки, но я будто ничего не чувствую. Все мои эмоции куда-то пропали, я перестала ощущать окружающий мир, видеть людей, осознавать происходящее. Все вокруг проходит будто мимо меня. Я вижу только Адама, который сжимает такой же стаканчик, как и я. А еще у нас идентичное выражение лица: какое-то потерянное, непонятное. Ощущение, что Адам не понимает, что делает здесь. В отражении его глаз я вижу себя, свою растерянность, непонимание, неверие.

Адам купил нам кофе, но ни он, ни я не пьем его. Мы просто смотрим впереди себя и не понимаем, что делать дальше. Звонок телефона заставляет меня вздрогнуть, я достаю его из кармана и несколько мгновений просто смотрю на экран. Там светится имя Елены Эдуардовны, поэтому сердце тотчас же реагирует на звонок.

— Да?

— Ангелина! — в трубке раздается взволнованный голос Елены Эдуардовны. — Геличка! С нами все в порядке, — кричит она. — Я только что новости увидела.

— Что? Где вы? Как вам удалось? — я чувствую, как по моим щекам текут слезы, но уже от счастья. С ними все в порядке. Я не накручиваю этого себе, они и правда в порядке, звонок не выдумка.

Я перевожу взгляд на Адама и вижу недоумение в его глазах. Он совершенно ничего не понимает, растерянно смотрит на меня, пока я не включаю связь и голос Елены Эдуардовны не звучит в телефоне.

— Я запах газа почувствовала, звонила Адаму Всеволодовичу, но его телефон оказался выключенным. Я заказала такси и поехала домой. Мне как-то стало страшно, извините меня, я не должна была.

— Почему вы не попытались позвонить еще? — сурово спрашивает Адам.

Я вижу, что он в растерянности и непонимании происходящего, а еще, точно так же, как и я, не до конца осознает, правда это или выдумка.

— Закрутилась, — голос няни звучит растерянно и виновато. — Родион плакал, нервничал, видимо, потому что мамы не было рядом, а потом мы уснули и только проснулись. Я телевизор включила, а там это, я тут же набрала вас.

— Мы сейчас будем. Оставайтесь дома, — бросает Адам и прерывает звонок.

Мы синхронно выбрасываем стаканчики в урну и запрыгивает в автомобиль. Адам выруливает с парковки и дом со взорвавшейся квартирой остается позади. Кажется, мы нарушаем несколько правил, но я вовсе не обращаю на это внимания, потому что единственное, чего хочу — оказаться рядом со своим малышом.

Адам явно превышает скорость, а я вспоминаю о безопасности и пристегиваюсь, а еще поворачиваюсь к нему и прошу:

— Едь тише. Я тоже хочу к сыну, но нам нужно добраться к нему живыми.

Адам сбавляет скорость и ведет автомобиль одной рукой, вторую же протягивает мне и крепко сжимает, переплетая пальцы до хруста в костяшках. Наша боль была общей, как и надежда, появившаяся после звонка Елены Эдуардовны, тоже оказалась совместной. Я не верю, что это не мираж. Мне кажется, что как только мы приедем к ней домой, окажется, что здесь никого нет, а звонок — лишь плод моего воображения.

В конце концов, я не выдерживаю и захожу в звонки. Номер няни отображается, а Адам сильнее сжимает мою руку и произносит:

— Нам не показалось.

Так уверенно и четко, что я тут же ему верю, отбрасываю телефон и остаток пути просто жду встречи с сыном, будто не видела его, по меньшей мере, несколько лет, а не всю ночь.