делавшему все возможное для остановки строительства в Крыму атомной электростанции. Важно помнить, что строительство гигантской электростанции являлось не только физической, но и геологической проблемой.

Также не вызывает сомнений, что протестующие на обочине были в курсе дискуссии, развернувшейся на страницах «Крымского комсомольца». Авторы возмущались тем, что при принятии решения о начале строительства АЭС не было учтено общественное мнение; в 1989 году девушки на приведенном выше снимке негодовали по тому же поводу. К моменту появления фотографии бурное обсуждение АЭС было в самом разгаре, так что девушек поддерживали авторы и аудитория как минимум годичной подшивки газеты. В июне 1988 года «Крымский комсомолец» предложил читателям небольшой список из пяти вопросов касательно строительства АЭС; газета получила более десяти тысяч ответов с подписями более чем тридцати тысяч человек, подавляющее большинство из которых выступало «решительно против»[494]. В сентябре 1989 года газета опубликовала очередной материал с критикой АЭС, анонсировав митинг, где эта проблема должна была обсуждаться в рамках более широкого спектра политических вопросов[495]. В крымской прессе того времени вышли сотни материалов об опасности АЭС, несомненно вдохновлявших подобные пикеты и растяжки.

Главными «злодеями» в таких материалах выступали не ученые (им как раз отводилась роль героев), а бюрократы-чиновники, в особенности функционеры Минатомэнерго. Об этом свидетельствует, к примеру, карикатура в одном из летних номеров за 1989 год: министерский чиновник, закладывающий бомбу на восточном побережье Крымского полуострова[496]. Кто-то, конечно, пенял на «красных» атомщиков, но в большинстве местные ученые пользовались безусловной поддержкой населения как важнейшие союзники в схватке с Москвой[497]. В статье «Крымская АЭС на весах сейсмологов» приводятся интервью с учеными, которые принимали участие в форуме, посвященном строительству электростанции. Репортер благодарит крымских ученых за их весомый вклад в протесты и горячо одобряет слова одного академика, назвавшего строительство АЭС «преступлением»[498].

В подобной рукопашной с Минатомэнерго, что примечательно, советская наука защищалась подчас весьма причудливым образом. Местные сейсмологи явно были обеспокоены тем, что электростанция строится на опасных разломах, хотя, конечно, и пересуды о возможном сходе полуострова в море грешили известным преувеличением. Сейсмолог Л. С. Борисенко выступил с резкой критикой Минатомэнерго за то, что оно разыгрывает спектакль, когда советские ученые уже давно оценили сейсмическую ситуацию в регионе. Судя по всему, продолжал он, бюрократы намеренно затянули с исследованиями, обратившись за дополнительными данными к западным ученым в надежде, что население в итоге примирится с fait accompli[499] – то есть с уже функционирующей (к тому времени, когда все данные наконец будут должным образом проанализированы) электростанцией. Борисенко отмечает, что советские ученые вполне могли провести те же исследования самостоятельно[500]. Злодеями в данном сценарии выступали министерские чины: ведь это именно они – а не народ – перестали доверять своим ученым. Вне всякого сомнения, девушки со снимка согласились бы с подобным выводом.

В сложившихся обстоятельствах сейсмология была куда важнее ядерной физики – ввиду сейсмической активности самого полуострова, а также недавних событий в Армении, где местная атомная электростанция с трудом выстояла под ударом землетрясения[501]. Спустя примерно месяц после землетрясения в Армении «Крымский комсомолец» написал, что решения о прекращении строительства еще нет, но что таковое неизбежно[502]. Однако статья была посвящена не только роли общественности в вопросе остановки работ: в ней также звучал призыв помочь бедствующей Армении. Произошло своего рода «переключение» на традиционно советскую лексическую волну, на которой объявлялось о готовности крымчан оказать «братскую помощь» соседней республике, и при этом слово в слово воспроизводилась риторика ташкентских времен. Из деревень и сел писали о собранных овощах и фруктах, о пожертвованной дневной зарплате и тому подобных вещах. Специальный корреспондент газеты отправился в Армению, чтобы выяснить, какое оборудование там необходимо[503]. В самый разгар перестройки газета отражала переходный характер этого исторического периода: ожесточенно борясь с московскими партийными функционерами, она шутя говорила на разные голоса, – так что, в случае необходимости, умела добавить обнадеживающих ноток из брежневской эпохи.

Протестующие девушки на снимке принадлежали к тому общественно-политическому кругу, настроения которого были отражены в тогдашних публикациях «Крымского комсомольца», но вместе с тем они составляли часть общеполитической активности эпохи гласности. К лету 1989 года общественные организации появились на всей территории Украинской ССР. Весной было объявлено о создании «Руха» («движения» по-украински), а осенью того же года состоялось учредительное собрание организации, заявлявшей в качестве своей цели отстаивание националистических идеалов украинцев [Wilson 1997: 64–68]. Украинский культурологический клуб проводил свои заседания уже с лета 1987 года, а 26 апреля 1988 года его участники организовали в Киеве демонстрацию, где в том числе звучали лозунги в духе «Нет будущим Чорнобылям!» и «За безъядерную Украину!» [Kuzio 2000: 43–74]. В конце 1987 года появилась организация «Зелений світ» («Зеленый мир»), которая, сотрудничая с другими общественными организациями, занималась последствиями аварии на ЧАЭС и настаивала на необходимости расширения ответственности государства посредством механизмов вроде референдума [Kuzio 2000: 79][504]. Осенью 1988 года была основана правозащитная ассоциация «Мемориал», учредительный съезд которой прошел в марте 1989 года; основное внимание организация уделяла сталинским репрессиям на территории республики [Kuzio 2000: 98–99]. В мае 1988 года была основана ассоциация «Экология и мир», выступавшая против строительства Крымской АЭС, и многие авторы «Крымского комсомольца» являлись ее членами[505].

При подобном изобилии политических движений, к которым могли бы примкнуть протестующие девушки с фотоснимка, с точностью классифицировать характер их недовольства – задача не из простых: выступали ли они против коммунистов или против бюрократов? Против Москвы или за Киев? А может, вообще все это вместе или вовсе ничего из вышеперечисленного? Воплощали ли они классический – по Хабермасу – конфликт государства и общества в условиях сдвига в публичной сфере? [Хабермас 2016]. Дать окончательный ответ, исходя из одной лишь фотографии, невозможно, но попытки подобный ответ все же найти вполне могут привести к еще не затронутым темам. Скажем, базирующаяся в преимущественно русскоязычном Симферополе «Экология и мир» вряд ли стала бы глашатаем украинского национализма. Протестующие крымчане (в отличие от националистов) мало интересовались параллелями между Голодомором тридцатых годов и чернобыльской трагедией[506]. Крымские активисты живо участвовали в общественном обсуждении Чернобыля, однако без какого-либо националистического подтекста, а поэтому Чернобыль означал для них нечто совсем иное, чем для остальной Украины.

Пусть активисты в Крыму и не были националистами, но их интересы напрямую совпадали с целями АН УССР, включавшими как особые интересы на Крымском полуострове, так и преодоление продолжавшейся трагедии в тридцатикилометровой зоне. Члены академии представили