княжеской физиономии. Если что и начало раздражать его сегодня, так именно ревнивая молодёжь. Сановники видавшие виды отнеслись к нему как и при предыдущих случаях — как к двигающейся говорящей мебели. Молодняк воспринял отрицательно. На интуитивном уровне — как конкурента. Не имевшие пока высоких чинов, и оттого воображавшие как презирают их, юные отпрыски знатных фамилий важничали перед ним как старожилы перед новичком.

«Борзеют духи. Может „лося“ пробить? Не поймут-с, дворяне. Жаль». — подавил он вздох, опрокидывая четвертую стопку.

«Нет, правда, а что будет? Икорочка, кстати, волшебная. Очень вкусно. На дуэль вызовут? Так я руками разведу, не дворянин пока, какая тут дуэль! На кулачках только… Это мысль! Прости меня, Долли, но ты тоже душнила. И государь прости. И государыня… надеюсь простит. Решено. Если какой юный павлин или страус заденет, на ногу наступит, толкнет неловко, или ещё как, то и я в свою очередь проявлю неловкость. Что вы хотите от мужика? Где ловкости набраться? Левый коронный, правый похоронный! А если толпой набросятся? Гм. Кажется, не только икорочка, но и водка здесь волшебная. Эк распушился. Ладно, Долли, держу себя в руках. Кстати, отчего она перешла на „вы“? И здесь этикет? Надоело».

Император вышел в центр зала, достал откуда-то платок, вытянул с ним руку и объявил:

— Спаривайтесь!

Степан поперхнулся, ошарашенно оглядываясь. В зале началось движение. Мозг лихорадочно заработал, и, к немалому облегчению, выдал ответ, что речь идёт лишь о разбивке на пары.

«А я уж подумал было…»

Господа и дамы выстраивались попарно позади государя. Сообразив, сын Афанасиевич предложил свои услуги госпоже Фикельмон. Та закатила глаза, но согласилась, конечно. Самые пожилые из присутствующих, впрочем, отошли в угол к ломберным столам, где тоже исполнили указание на свой лад. Разбились на пары и открыли колоды карт.

* * *

— Гори, гори ясно, чтобы не погасло! Раз, два, не воронь, а беги как огонь! — прокричали все хором, после чего последняя пара побежала вдоль импровизированного строя. Кавалер мчался с левой стороны, тяжело топая и звеня орденами. По правую сторону старалась бежать его дама, как могла скоро с учётом корсета, платья и обуви.

Кавалер мог скорее, но следил за дамой и не позволял себе вырваться вперёд, так что мимо государя пара пробежала синхронно. В тот же миг государь разжал руку, роняя платок. Едва тот коснулся пола, как государь Всея Руси огромными прыжками бросился догонять. Целью охоты он выбрал кавалера, настигнув того в четыре огромных прыжка. Ухваченный могучей рукой, тот (им оказался сам министр Двора Волконский) покорно встал на место ранее занимаемое императором, со вздохом поднял платок и вытянул руку. Государь и непойманная дама составили новую пару, встав прямо за Волконским.

— Гори, гори ясно, чтобы не погасло! — вновь зазвучал хор голосов.

«Хороший тамада и конкурсы интересные, — подумал Степан, — у меня точно не бред? Белая горячка, например? Нет? Кричалка хорошая. В Зимнем тоже так развлекались».

Наступила очередь их пары.

— Не бегите быстро, — сердито шепнула Долли во время ритуальной кричалки, — проявите галантность. — после чего помчалась со скоростью доказывающей, что госпожа Фикельмон пребывала в отличной физической форме.

Степан замешкался, но рванул вперёд. Пробежать требовалось немного, мимо приблизительно сорока пар, но чья-то выставленная нога нарушила плавность хода событий, и наш герой смачно шлепнулся на пол. Вскочив, под общий хохот, он продолжил бег, от злости взяв разгон такой силы, что пытавшийся его догнать очередной «водивший» не смог этого сделать. Тем самым их пара с графиней сохранилась, снова заняв место в общем построении.

— Не ушиблись? — медовым голосом поинтересовалась графиня.

— Никак нет, ваше сиятельство, — столь же елейно ответил Степан, — кстати, вы не заметили кто это был?

— Серёженька Трубецкой, — Долли добавила ещё мёда в мёд, если можно так выразиться, — надеюсь вы не сердитесь на невинную шалость славного мальчика?

— Нисколько, ваше сиятельство. — добавил яда в яд сын Афанасиевич. — Как можно?!

— Ах, вы посмотрите как он красив, у вас немедленно растают все упрёки. Это ведь ангел, чистый ангел. Его небесные глаза, белокурые локоны, стать, бархатный голос…

«Капец котенку» — подумал Степан и задумался.

Имя юного князя ему было известно, поскольку известно было всем, независимо от желания. Юноша, которому едва минуло восемнадцать, успел заслужить определённую славу.

Сын сенатора, буквально на днях произведенный в корнеты кавалергардского полка (по горячим следам награждения непричастных к недавним событиям), обладал добрым весёлым нравом. Степан слышал историю о неких молодых сорванцах, раздобывших гроб и пугавших особо чувствительных особ мрачными церемониями с оным. Фамилия Трубецкой там присутствовала. Ещё он слышал о скандале с подглядыванием за переодеванием некой известной дамы, как и о банде мажоров (Степан привычно переформулировал для себя) изловленной полицией при устройстве очередной засады у женских купален. И там и там мелькала всё та же фамилия.

— …и не вздумайте помыслить! — вновь услышал он шёпот Долли. — его брат тоже здесь, а он любимец государыни. И сам он крестник государя. Ведь Трубецкие.

Это меняло дело. С большой неохотой Степан согласился, что горячиться не след. Мрачно посмотрел в спину пробегавшего мимо юноши, когда настало время той пары, и только.

Действие, между тем, продолжалось. Играли долго, азартно. Степан чувствовал себя все более неуютно. Всё это казалось не просто абсурдно и нелепо, но даже оскорбительно.

«Серьёзно, это и есть хваленые светские забавы? Может быть, ещё в ручеек поиграем? Ладно там фанты какие-нибудь. Но что это? И как часто? Эх, ваше императорское величество! У вас война на носу, и не одна, вполне возможно, а вы? Устроят вам такие жмурки с горелками, белугой взвоете. И с горки покатают — будьте любезны! Понимаю — все так делают. И что отдых от постоянного внимания требуется. Но как по мне, так это абсурд. Взрослые люди, высшие чины империи играют в классики, прости Господи. А заводы стоят, как говорил наш трудовик в школе».

От расстройства он даже забыл о Трубецком, вспомнил только растянувшись на полу второй раз. Общество вновь расхохоталось, даже свечи колыхнулись. Степан разозлился.

Поднявшись, он засеменил вперёд, позволив изловить себя, чтобы стать ведущим. Раз за разом сын Афанасиевич не мог никого догнать, ожидая обидчика. И дождался. Молодой Трубецкой ожидал чего-то подобного, но знание не сильно помогло избежать наказания. Степан не просто поймал юношу, но снёс его с ног всем весом, аккуратно упав ещё сверху.

Никто не смеялся. В наступившей тишине молодой корнет старался не подать виду как ему больно, но подняться самостоятельно не имел сил. Он крепко приложился об пол, повредив