Первичная база этих информационных единиц создается из собственных ощущений маленького ребенка в его взаимодействии с внешним миром и самим собой и постепенно пополняется сначала значениями, транслируемыми взрослым, затем смыслами, извлеченными из собственного опыта. По мере развития в процессе взаимодействия со взрослым человеком ребенок выделяет себя из среды и начинает «втягивать» (интериоризировать) свою «среду обитания», образуя «картину мира» (мир внутри себя), категоризировать и осмыслять предметы и явления за счет самостоятельно осуществляемой активности, а также выделять в ней зону экзистенциального пространства.

Круг «собственности» ребенка стремительно нарастает, и его внутренняя среда начинает требовать регуляции и упорядочивания, что и приводит к построению «узлов». Внутри каждого «узла» могут строиться диады («Я» + «не Я»), триады («Я» + «не Я» + «не Я в моем Я»), тетрады («Я» + «не Я» + «не Я в Я» + «Я в не Я») и т. д. «Узлы» могут быть метафорически маркированы (у наших респондентов мы встречали «Я»-нарративы, которые были условно обозначены «Китайские палочки», «Бабуля», «Осенний ветер», «Ван Гог», «Это», «Поражение» и т. п.) и совокупно создавать полимодальный «образ Я» как «систему, держащуюся внутренней связанностью» (выражение К. Леви-Стросса).

«Узлы» экзистенциального пространства человека есть результат некоего понятного ему нелинейного упорядочивания опытов о себе. Они тоже могут организовываться уже с детского возраста по типу синкретов и комплексов, обладающих широчайшим потенциалом выхода в другие плоскости выстраиваемой «картины мира».

Ребенок в начальных попытках осознать самого себя и накапливаемого опыта взаимодействия с реальностью пользуется синкретичными конструкциями – нерасчлененными, но вполне устойчивыми, совокупностями различных видов представлений (интеллектуальных, эмоциональных, поведенческих и др.). Синкреты не требуют никакого логического обоснования, они существуют в иной – внелогической – системе мотивации и подчиняются правилам игры и других видов детской деятельности.

Первоначальная слитность образов себя и своего существования, по словам Л. С. Выготского, образуется на основе пространственных и временных встреч отдельных элементов, непосредственного контакта с людьми и объектами, непосредственного восприятия. Таковы, к примеру, конструкции «Я – хороший», «Я – добрый», «Я – смелый», в которых по принципу «кучи» соединены порой противоречивые элементы опыта (мнения родителей, оценки со стороны, собственные поведенческие акты: «Я – хороший, потому что мама так сказала», «Я – хороший, потому что у меня новые ботинки» и пр.).

Поскольку синкреты характерны для детского мышления вплоть до дошкольного возраста, синкретические образы часто содержатся в детских стишках, рассказах, сказках, книжных иллюстрациях, мультфильмах («Пластилиновая ворона» А. Татарского, «Страшилище» И. Березницкаса, «Кот в колпаке» А. Караева, «Молочный Нептун», «Богатырская каша» и др.) – легко воспринимаясь и интериоризируясь, они остаются в психике надолго.

Со временем синкреты сменяются комплексами. По Л. С. Выготскому, их пять (комплекс-ассоциация, комплекс-коллекция, цепной комплекс, диффузный комплекс, наглядное понятие), и в каждом из них принцип кучи заменяется фиксацией случайной, незакономерной связи, в объяснительный потенциал которой ребенок верит: «Я – хороший, потому что хорошо нарисовал уточку», «Я – хороший, потому что угостил бабушку конфетами».

В основе ассоциативного комплекса может лежать сходство, контраст, связь по смежности («Мама – хорошая, и я – хороший»). В комплексах-коллекциях собранные опыты объединены принципом взаимной дополнительности по любому признаку, который ребенок знает («Я – хороший и умный», «Я – хороший, потому что живу в Москве»).

Цепной комплекс соединяет представления о себе и взаимодействиях с реальностью по принципу временно́й смежности («Я – хороший, потому что хорошо гуляю»). В диффузных комплексах признаки сходства скользят и колеблются, изменяясь и незаметно переходя один в другой («Я – хороший, что значит добрый»). Постепенно комплексный образ становится самостоятельным генератором смысла и трансформируется в наглядное понятие (псевдопонятие).

Наглядные понятия реализуют в образах те же обобщения, к которым приходит и понятийное мышление («Я – хороший, потому что я – добрый, смелый, защищаю младших, со всеми делюсь, не ругаюсь. Так ведут себя все хорошие люди»). Их главное отличие от всех других форм комплексного мышления состоит в том, что их значения являются сформированными заранее, их «понятийность» задана изначально, в готовом виде, как некая внешняя по отношению к ним информация.

Жизненный опыт ребенка еще достаточно мал, чтобы возникла необходимость его упорядочивания и/или структурирования и уж тем более повествования о нем. Многое в его жизни совершается под управлением других (родителей, воспитателей, учителей) в процессах первичной социализации. Такая задача встает перед человеком значительно позже, когда ему предстоит принимать решения, ставить цели, планировать дальнейшее течение жизни уже в соответствии с собственными предпочтениями и возможностями.

У взрослого человека с уже полностью сформированным понятийным мышлением в центре информационных «узлов» – значимые события, происшествия, переживания, воспоминания жизни, кодирующие единицы его и только его опыта.

Так, для примера, «узел» «Моя мать» может включать разнопорядковый опыт телесных ощущений, представлений, воспоминаний, «кодировок», эмоций и т. д.: «отзвуки» материнских прикосновений и объятий, ласк, запаха волос или кожи матери, ее ритуальное поведение (поцелуй на ночь, похлопывание по спине, взъерошивание волос), крик из форточки «До-о-мо-ой!», шелест платья и запах духов, книжка, читаемая на ночь, поход к матери на работу, поездка к морю и лежание рядом с матерью на потертом коврике, плеск воды на даче, напоминающий о купании под струей воды из шланга, таблетка от простуды, образ шарфа, который мать вязала перед телевизором, гладиолусы, купленные первого сентября, утреннее запрыгивание в родительскую постель, интонации материнского голоса по телефону, когда она разговаривает с подругой, запах пирога с капустой, чувство защищенности и уюта рядом с матерью, больной зуб, ее стоптанные тапочки «с пушком», сирень под окном, самодельная закладка в книге – синяя, с вставленными красными сердечками, маслята в круглой корзинке, слово «колокольня», Фима Собак, Джеймс Джойс, Кэмбридж, голубая ткань в белый горошек, китайские палочки, яйцо «в мешочек», песочные часы, собственное отражение в зеркале материнского трельяжа, пять часов, ее корзинка с вязаньем и т. д. и т. п. И при этом «узел» «Моя мать» – это часть самого субъекта, его когнитивного и экзистенциального базиса, того, что он актуализирует, сталкиваясь с соответствующими «материнскими» фрагментами реальности.

Все это несомненно имеет сугубо личный характер, поэтому логика образования подобных кластеров доступна только самому человеку.

Внешний наблюдатель или слушатель личных историй другого всегда будет нуждаться в разворачивании и объяснении того, что самому рассказчику предельно ясно, причем всегда с некоторой обязательной, «вмененной» потерей смыслов.