Минуты бежали. Элизабет двигалась быстро, всматриваясь в лесную чащу в поисках тех, кто двигался впереди. Она начала задыхаться и дважды останавливалась, чтобы перевести дыхание. Всякий раз девочку потрясала тишина зимнего леса, в котором солнечный свет едва пробивался сквозь высокие кроны деревьев. Продолжая путь, Элизабет пыталась высчитать, как далеко до хижины Грацеллы – она была уверена, что Родни и Лана направлялись именно туда.

Вдали показался ручей, скованный льдом, и вскоре девочка увидела знакомый мостик, весь засыпанный снегом. Здесь был поворот к хижине Грацеллы. Элизабет снизила скорость и катилась дальше тихо-тихо, едва касаясь земли. Возле ольховой рощи она остановилась и сняла лыжи, увидев, что от лыжни отделяются два пеших следа – они поднимались на холм и вели на вершину, где стояла та самая хижина. Её было отлично видно, поскольку на самом верху деревья уже не росли. Перед хижиной в снег были воткнуты две пары лыж. Лана и Родни находились внутри.

Элизабет вышла на открытое пространство. Снег был неглубоким, и лыжники уже протоптали тропинку, будто специально для неё. Девочка шла молча. Медленно, осторожно, шаг за шагом подходила она всё ближе к хижине.

– Вот здесь нужно провести более тёмные линии, – раздался изнутри знакомый голос Родни.

Элизабет подошла ещё.

– Жаль, что нам приходится делать всё это, – произнёс другой голос, это говорила Лана.

– Ну, тогда не делай, – раздражённо ответил Родни. – Или хочешь, чтобы нам влетело от папы с мамой?

«Папа с мамой? – изумилась Элизабет. – О ком они говорят?»

– Да правда же, – говорила Лана, – всё это просто ужас. Ненавижу.

– Ну ты же хочешь, чтобы её дух явился не сюда, а прямо в отель? – спросил Родни. – Давай уже закончим чертить, как нам велела тетя Селена. Тогда они смогут найти ту штуку в туннелях.

Элизабет стояла и слушала, стараясь не пропустить ни слова. Она вытянулась, как струна, в сильнейшем напряжении, чтобы выяснить всё, что только можно. Однако холод уже не на шутку начал пробирать её до костей. Кроме того, девочка боялась, что её обнаружат.

– По мне, так тётя Селена может и дальше оставаться старухой, – сказала Лана. – Она плохо ко мне относится. Всё время плохо.

– Хочешь, чтобы с нами случилось то же, что и с ней? Хочешь сразу постареть? Мне делать всё это хочется не больше, чем тебе, но мы обязаны им помогать.

– Знаю, – вздохнула Лана. – Но я сожалею, очень сожалею, что мы должны это делать.

Дети замолчали. Затем Элизабет услышала шаги.

– Сейчас вернусь, – сказал Родни.

Элизабет решила, что должна молча вернуться по своим следам, быстро доехать до «Зимнего дома», рассказать Норбриджу и Джексону о том, что услышала. Она уже повернулась в ту сторону, где оставила лыжи.

– Эй! – раздался крик.

Элизабет обернулась и увидела Родни. Он стоял в дверном проёме и смотрел прямо на неё:

– Что ты тут делаешь?

В первое мгновение Элизабет захотелось побежать к лыжне. Но вместо этого она замерла, выдохнула, выпрямилась и, ещё не зная, как будет выкручиваться, улыбнулась и помахала рукой.

– О, привет, Родни! – воскликнула она, пытаясь показать, что в мире нет ничего более естественного, чем встретить Родни Паутера в тёмном лесу в тот момент, когда весь отель завтракает.

Лана тоже вышла.

– Элизабет? – удивилась она.

– Привет, Лана.

Мозг Элизабет работал изо всех сил, стараясь как можно осторожнее выбирать слова.

– Решила покататься на лыжах, а когда доехала до моста – увидела, что наверху стоят ваши лыжи.

– Ну, надо было развернуться и ехать обратно, – нахмурившись, сказал Родни.

Элизабет быстро нашлась:

– Ну, я решила извиниться, Лана. За всё, что произошло в кафе в Хевенворте.

Лана посмотрела на неё скептически.

– Хорошо, – сказала она медленно, а потом повернулась к Родни. – А тебе, наверное, следует ехать обратно в «Зимний дом».

– Ты очень грубо вела себя со мной и моими родителями, имей в виду, – сказал Родни.

Элизабет сделала несколько шагов вперёд, дошла до хижины и посмотрела на них с таким искренним дружелюбием, какое только смогла изобразить.

– Да я и думала развернуться. Но вдруг увидела эту хижину и решила на неё посмотреть.

Она заглянула внутрь.

– Ты что, оглохла? – Родни повысил голос, злобно глядя на Элизабет.

Девочка немного нахмурилась, словно говоря: «Да не обязана я тебя слушать», и сделала ещё несколько шагов вперёд со словами:

– Классная хижина! Интересно, чья это.

– Кажется, ты не поняла, – ещё мрачнее проговорил Родни. – Вали давай отсюда.

Элизабет смерила его высокомерным взглядом с головы до ног и повернулась к Лане:

– А вы что, брат и сестра?

Лана открыла рот от удивления.

– Что ты такое говоришь?

– Я слышала, что вы тут говорили про маму и папу.

– Мы с Родни просто друзья, – заикаясь, заговорила Лана. – Мы пошли кататься.

Элизабет почувствовала, что внутри неё что-то оборвалось.

Разглядев получше лицо Ланы, она кое-что поняла. И воскликнула:

– Ты солгала мне, сказав, что твои родители умерли. Вы с Родни – брат и сестра. И родители заставили вас сделать это вме…

– Не знаю, о чём ты, – заговорила Лана умоляющим голосом. – Прошу тебя, уходи отсюда, слышишь? Пожалуйста, уйди.

Она посмотрела на Родни, который ответил ей взглядом, полным вызова.

Элизабет смотрела мимо них. Её манило внутреннее убранство хижины – пустая комната с двумя маленькими окнами, но Родни с Ланой её отвлекали.

– Какая странная картинка, – наконец проговорила Элизабет.

На идеально чистом деревянном полу чернилами был нарисован тот же самый символ, что и на браслете миссис Виспер.

– Норбриджа это бы о-о-очень заинтересовало!

– Норбридж-Норбридж, – насмешливо передразнил её Родни. – Этот престарелый придурок.

– Я намерена всё ему рассказать! – Элизабет высоко подняла голову.

Но, гордо бросив противникам эти слова, она вдруг поняла, насколько безнадёжно они звучат. Она здесь одна, далеко от родного отеля, в зимнем лесу, около этой страшной хижины, против неё – двое заклятых врагов, за которыми явно стоит кто-то более сильный, и на полу уже начертан странный символ… От всего этого ей стало очень страшно.

– Валяй, рассказывай! – засмеялся Родни. – Тогда почему же ты не бежишь в «Зимний дом»?

Он смотрел на неё с жестокой ухмылкой.