– Ты просто буллер[20], – продолжила Элизабет. – Твои родители плохо с тобой обращаются, поэтому ты мстишь всем остальным. Но меня ты не запугаешь. Ты даже представить не можешь, сколько я знаю о том, что ты так долго и безуспешно разыскиваешь. Я знаю, почему ты здесь и кому принадлежит эта хижина.

Родни скрестил руки на груди и вызывающе поднял подбородок.

– У тебя десять секунд на то, чтобы убраться отсюда.

– А что, ребятки, разве вы ещё не всё сделали для явления Грацеллы? – громко воскликнула Элизабет. – Думаете, она поможет вам найти то, что спрятано в секретных туннелях? То, что вы ищете? Я же всё про вас знаю!

Лана широко распахнула глаза. Она жалобно закричала:

– Уходи! Уходи скорее! Ты понятия не имеешь, что здесь происходит.

– Да прекрати ты! – зарычал Родни на сестру. – Не говори ей ничего!

– Ничего мне не говорить о чём? – тотчас парировала Элизабет, но Родни уже подскочил к ней и, в ярости схватив её за плечо, заорал прямо в лицо:

– Убирайся! Во-о-он! Пошла-а!

– Эй! – девочка вскрикнула от боли, которая разлилась от плеча в том самом месте, где пальцы Родни сжимали его. – А ну-ка не трогай меня!

– Что здесь происходит! – закричал кто-то, и все трое сразу замерли.

От моста к ним шагали Джексон и Сэмпсон.

– Что вы здесь делаете, ребята? – строго спросил Сэмпсон.

Родни выпустил Элизабет.

– Ты сделал ей больно? – надвигался на него Джексон.

– Да, да! Сделал! – крикнула Элизабет.

– Она меня первая толкнула! – крикнул Родни.

– Он врёт! – ответила девочка.

Двое рослых мужчин, как два рыцаря во всём красном, встали перед ними. Элизабет была так рада их видеть, что чуть не задохнулась.

– Он схватил меня, потому что я увидела, как они пытаются помочь Грацелле вернуться!

– Она спятила! – закричал Родни.

Джексон сердито сверкнул глазами на детей.

– Расскажите мне, что здесь происходит, – сказал он. – Немедленно.

– Мы собирались уходить, – заговорила Лана, испуганно глядя на Элизабет. – Мы просто немного покатались.

Она перевела взгляд на Родни:

– Пошли.

Они сошли с крыльца и пошли пристёгивать лыжи. Элизабет, Джексон и Сэмпсон молча смотрели, как Лана и Родни катятся с холма, потом встают на лыжню и пропадают в лесу.

Джексон не произнёс ни слова, пока не убедился, что они скрылись.

Сэмпсон подошёл к нему поближе.

– Могу я чем-то… – начал Сэмпсон, но Джексон жестом велел ему молчать.

– Нет смысла тратить слова на этих двоих, – сказал он и повернулся к Элизабет. – С вами всё в порядке, мисс Летин?

Она потирала плечо и пыталась осмыслить, что произошло.

– Да, всё хорошо, – наконец со вздохом проговорила она. – Я так рада, что вы подошли!

– Что он там делал? – спросил Сэмпсон.

– Я должна рассказать вам всё, – девочка больше взмахивала руками, чем говорила. – Вы мне не поверите!

Она замолчала, затем оглянулась и посмотрела внутрь хижины.

– Вы уверены, что всё в порядке, мисс Летин? – ещё раз спросил Джексон.

Элизабет слышала его слова, но ей казалось, что она слышит что-то ещё у себя за спиной. Она сделала два шага внутрь хижины и прислушалась.

– Мисс Летин? – переспросил Джексон. – Куда вы?

– Ты как, Элизабет? – в свою очередь заговорил Сэмпсон. – Мы можем ехать в «Зимний дом»?

– Я думаю, может быть… – начала Элизабет, путаясь в словах – говорить связно ей мешало нарастающее ощущение ужаса.

Она огляделась, обращая внимание на углы хижины. Там ничего не было – ни мебели, ни штор, с потолка тоже ничего не свисало, был только этот странный рисунок на полу. Если не считать его, хижина представляла собой пустое безмолвное пространство, в котором никто не живёт и ничего не происходит.

– Они нарисовали тут на полу вот это, – сказала она наконец очень тихо, указывая на скарабея. – Уверена, что они хотят как-то помочь Грацелле.

Девочка наклонила голову и прислушалась. Утро было тихим и безветренным, но ей казалось, что она слышит едва различимый звук – он шёл издалека, такой далёкий гул или рокот. Тот же самый звук слышала она возле всех трёх дверей с табличками, которые вели в потайные туннели. Это сходство поразило её.

– Элизабет? – снова произнёс Сэмпсон. – Да что с тобой?

Она стояла, прислушиваясь. Звук усиливался – что-то неумолимо приближалось. В хижине стало темнее – так темнеет небо в надвигающихся сумерках. По краям видимого глазом поля зрения всё начало приобретать лёгкий багровый оттенок – девочка видела это отчётливо. Вскоре красное свечение уже пульсировало со всех сторон, независимо от того, куда она смотрела. Элизабет задрожала, больше от страха, чем от холода. Каким-то образом она продолжала слышать, как Джексон и Сэмпсон зовут её по имени, спрашивают что-то или что-то объясняют, но она была так поглощена этим звуком и этим свечением, а также тревожными мыслями и неожиданной тяжестью во всём теле, что не очень понимала, что происходит за пределами хижины, где Сэмпсон и Джексон продолжают звать её.

Вдруг откуда-то изнутри этого рокочущего гула, как из опускающегося потолка, который словно нёсся прямо на неё, девочка услышала слова: «Это твоё!». Элизабет наклонилась вперёд, чтобы убедиться, что всё расслышала правильно. Кроме того, в этих словах было что-то неимоверно привлекательное, непобедимо соблазнительное.

«Это твоё!» – снова проговорил голос.

Она наклонилась так сильно, что пол неожиданно шарахнулся ей навстречу. Вдруг Элизабет поняла, что узнаёт этот голос. В глазах почернело. Джексон и Сэмпсон уже вошли, они были совсем рядом и выкрикивали её имя. Девочка осознала, что голос, прошептавший ей: «Это твоё!», был тем же самым, который она слышала год назад в библиотеке, когда «Зимний дом» едва не был уничтожен. Этот голос принадлежал Грацелле Зимость.

Пол хижины изо всех сил ударил её прямо в лицо.