В течение нескольких десятилетий М. Фридман со своими влиятельными последователями шлифовал следующую стратегию: необходимо дождаться глубокого кризиса, затем приватизировать обломки государства, пока граждане еще не пришли в себя от пережитого шока, а потом быстро сделать такого рода «реформы» устойчивыми. В одной из самых известных своих статей М. Фридман сформулировал суть тактической панацеи капитализма, в которой Наоми Кляйн обнаружила «капитализм катастроф», следующим образом. Согласно этой панацеи капитализма, «только кризис – подлинный или воображаемый – ведет к реальным переменам. Когда такой кризис возникает, действия людей зависят от их представлений. И в этом, полагаю, заключается наша главная функция: создавать альтернативы существующим стратегиям, поддерживать их жизнеспособность и доступность до тех пор, пока политически невозможное не станет политически неизбежным»394.

Вместо того, чтобы готовится к возможному кризису (его циклы давно высчитаны выдающимся советским экономистом Кондратьевым), М. Фридман предлагает во время кризиса действовать на основе идеи «свободного рынка» (которого в действительности не существует – это одна из социальных утопий) быстро, молниеносно вносить необратимые изменения типа приватизации, пока охваченное кризисом общество не пришло в себя. В противном случае общество может вернуться к статус-кво, перечеркнув тем самым богатые возможности, следующие из кризиса. Перед нами вариант совета Макиавелли – наносить «вред» «внезапно и весь сразу», который является фундаментальным и постоянным пунктом всего стратегического наследия М. Фридмана, выступающего в качестве «убийцы» экономик целых стран.

«Впервые Фридман учился использовать широкомасштабный шок или кризис в середине 70-х годов прошлого века, когда работал советником чилийского диктатора генерала Аугусто Пиночета. Жители Чили находились в состоянии шока не только из-за насильственного захвата власти Пиночетом, но и благодаря мучительной и резкой гиперинфляции. Фридман посоветовал Пиночету совершить моментальное преобразование экономики: снизить налоги, дать свободу торговле, приватизировать часть государственных функций, уменьшить расходы на социальную сферу и ослабить государственный контроль. В итоге на смену государственным школам в Чили пришли школы частные, финансируемые на основе ваучеров. Это был самый резкий переход к капитализму из всех, которые когда-либо где-либо предпринимались, и его называли революцией “чикагской школы”, поскольку многие из экономистов Пиночета получили подготовку под руководством Фридмана в Чикагском университете. Фридман предсказывал, что скорость, неожиданность и масштаб экономических сдвигов вызовут психологическую реакцию населения, которая “облегчит процесс урегулирования”. Он придумал название для такой болезненной тактики: экономическая “шоковая терапия”. С тех пор на протяжении десятилетий, когда правительства осуществляли радикальные программы перехода к свободному рынку, использование этого лечения шоком “внезапно и сразу”, или “шоковой терапии”, стало просто вопросом выбора метода.

Пиночет облегчал процесс урегулирования и своими собственными шоковыми мерами: при этом режиме появились многочисленные камеры пыток, где корчились от боли те несчастные люди, которые, вероятнее всего, должны были воспротивиться капиталистическим преобразованиям. Многие люди в Латинской Америке видели прямую связь между экономическим шоком, после которого разорились миллионы людей, и эпидемией пыток для сотен тысяч тех, кто верил в иной общественный строй. Уругвайский писатель Эдуардо Галеано говорил: “Как же еще можно было поддерживать такое неравенство, если не с помощью встряски или электрошоком?”

Ровно через 30 лет после этих трех форм шока, которые пришлось испытать Чили, та же схема была использована в Ираке, притом еще грубее. Сначала была война, затеянная, по мнению авторов военной доктрины “шока и трепета”, чтобы “контролировать волю, восприятие и способность к пониманию ситуации противника, что сделает врага буквально неспособным к действиям или реагированию”. Затем, когда страна еще была объята пламенем, последовала радикальная шоковая терапия экономики: массовая приватизация, полная свобода торговли, единый 15-процентный налог, резкое сокращение государственного аппарата, – все эти меры проводил главный дипломатический представитель США Л. Пол Бремер. Временный руководитель Министерства торговли Ирака Али Абдул-Амир Аллави говорил тогда, что народ Ирака “смертельно устал быть участником экспериментов. Система уже пережила достаточно шока, так что нет нужды применять эту шоковую терапию еще и в сфере экономики”.

Когда жители Ирака начали сопротивляться переменам, их арестовывали и бросали в тюрьмы. Там тело и психика сталкивались с новыми видами шока, на этот раз куда менее метафоричными»395.

Такого рода молниеносная «корпоративная» модернизация современного общества неразрывно связана с военными операциями типа «Шок и трепет» и секретными экспериментами ЦРУ по контролю человеческой психики и поведения (когда человека вводят в шоковое состояние при помощи сенсорной депривации, электрошока и пр.). Данные эксперименты исходили из неверной методологической посылки, что сознание человека есть tabula rasa – «чистая доска», на которой можно написать все что угодно. Однако в результате таких экспериментов психика человека отнюдь не становилась «чистым листом», происходило разрушение памяти, исчезала уверенность. «Капитализму катастроф, – пишет Наоми Кляйн, – присуща та же самая неспособность отделить разрушение от созидания, мучение от исцеления»396. В этом плане показательна книга Дж. Перкинса «Исповедь экономического убийцы» – сотрудника сверхзасекреченной группы Управления национальной безопасности Америки, который «работал» с высшими политическими и экономическими лидерами интересующих США стран, чтобы путем навязывания мегапроектов-ловушек, вроде бы для преодоления отсталости, порабощать целые страны и народы. «Эта книга и о тебе, читатель, – отмечает Дж. Перкинс, – о твоем и моем мире, о первой поистине глобальной империи. История подсказывает, что, если мы не изменим ход повествования, оно закончится трагически. Империи не живут вечно. У всех империй был трагический конец. Стремясь к расширению своих владений, они уничтожают многие культуры, а потом сами приходят в упадок. Ни одна страна или союз нескольких стран не могут бесконечно процветать за счет эксплуатации других»397. Именно в контексте капитализма катастроф с его доктриной шока существует феномен «экономических киллеров», беспощадно уничтожающих целые страны для удовлетворения потребностей американской корпократии (союза правительства, банков и корпораций). Таким образом, теория «шоковой терапии» Ф. Милтона, секретные эксперименты ЦРУ по модификации сознания и поведения человека и феномен «экономического убийства» прокладывают путь к американской глобальной империи.

Однако эта возможная американская глобальная империя тоже придет к своему концу, ибо она содержит в себе собственный конец в результате самопожирания398. Ведь идеи чикагской школы М. Фридмана с 2001 г. вернулось в Америку в виде комплекса капитализма катастроф. «В течение трех десятилетий Фридман и его последователи методично использовали шоковые ситуации – эквиваленты 11 сентября для США – в других странах, начиная с военного переворота Пиночета 11 сентября 1973 года. А 11 сентября 2001 года настал момент, когда идеология, выкованная в американских университетах и нашедшая прибежище в организациях Вашингтона, смогла, наконец, вернуться к себе на родину.