Это риторический вопрос. Я уже знаю ответ. Он так сделал, потому что Книга — это чу…

Моя мысль обрывается из-за голоса где-то в доме, он поет песню, от которой скручивает живот.

«Тебе шестнадцать, но почти семнадцать…»

Я хватаюсь за край стола, все во мне гудит от страха. Слова Ханны снова врываются в мои мысли: «Это все правда. Каждое чертово слово».

Песня продолжает играть, теперь громче, будто кто-то только что увеличил громкость.

«Детка, пора задуматься».

Чушь. Вот как я думаю.

Нет в этом доме призраков.

Но зато есть упырь.

«Лучше приготовься, будь умной и осторожной…»

Я несусь из столовой и пробегаю через большую комнату. Люстра снова горит, хоть я и уверена, что не трогала выключатель несколько дней.

Когда я дохожу до входной двери, то вижу, что она закрыта. Кусочек бумажки, который я засунула туда, когда вернулась из дома Дитмеров, все еще на месте.

«Детка, ты на краю пропасти».

Окна тоже закрыты. Я проверяла их до того. Если это упырь — и разумеется, так и есть — то как он попал внутрь?

Есть только один способ выяснить.

Песня продолжает звучать, пока я на цыпочках поднимаюсь по лестнице, изо всех сил стараясь не издать ни звука. Если я собираюсь поймать того, кто это делает, мне нужен фактор неожиданности.

Музыка становится громче, когда я дохожу до второго этажа, что на самом деле работает в мою пользу. Она заглушает звук моих шагов, когда я захожу в спальню и беру нож с прикроватного столика.

Я иду по коридору, сжимая нож так крепко, что побелели костяшки пальцев. Они остаются такими, пока я поднимаюсь по ступенькам на третий этаж. По другую сторону закрытой двери кабинета продолжает пульсировать песня.

Я распахиваю дверь и врываюсь, объявляя о своем присутствии первобытным криком и взмахом ножа.

Кабинет пуст.

Почти.

На столе внезапно снова появился Бастер.

Я стою на подъездной дорожке, обхватив себя руками от вечернего холода, пока шеф Олкотт заканчивает осмотр Бейнберри Холла. Я позвонила ей сразу же после того, как нашла Бастера, и встретила ее у ворот. Слава богу, все репортеры свалили на ночь. Если бы они остались, то увидели бы, как я дрожащими руками отпираю ворота, бледная, как привидение.

Когда Олкотт приехала, она первым делом осмотрела дом снаружи, обведя его фонариком, бегающим взад и вперед по наружным стенам. Теперь она внутри, проверяет окна. Я вижу ее с подъездной дорожки — темная фигура в обрамлении похожего на глаз окна на третьем этаже.

Закончив, она выходит на крыльцо и говорит:

— Никаких признаков взлома.

Именно этого я и не хочу слышать. Что-то, указывающее на насильственное проникновение — например, разбитое окно — было бы гораздо лучшей альтернативой реальности, с которой я сейчас сталкиваюсь. А именно, что нет никакого рационального объяснения играющему проигрывателю и внезапному появлению Негодяя.

— Вы уверены, что произошедшее действительно… ну, знаете, произошло? — спрашивает она.

Я обнимаю себя крепче.

— Вы думаете, я все это выдумала?

— Я этого не говорила, — отвечает шеф. — Но я не отбрасываю возможность того, что ваше воображение немного разыгралось. Меня бы это не удивило, учитывая то, что вы нашли на днях на кухне. Это бы любого заставило понервничать.

— Я знаю, что видела, — говорю я. — И знаю, что слышала.

— Мэгги, я везде посмотрела. Никакой нарушитель никак не мог залезть в дом.

— А что, если… — я пытаюсь себя остановить, зная, как абсурдно это будет звучать. Но слишком поздно. Слова уже соскальзывают с моего языка. — Что, если это не нарушитель?

Шеф Олкотт косится на меня.

— А кто еще это мог быть?

— Что, если мой папа писал правду?

На этот раз я не могу даже попытаться остановить себя. Эти слова удивляют даже меня. Шеф Олкотт выглядит не столько удивленной, сколько рассерженной. Я замечаю, как раздуваются ее ноздри.

— Вы заявляете, что в Бейнберри Холл водятся призраки?

— Я заявляю, что там происходят очень странные вещи, — говорю я. — И я вам не вру.

Сначала мне кажется, что я звучу точно так же, как мой папа в более поздних главах «Дома ужасов». Растерянный, испуганный и на грани сумасшествия от недосыпа. Но тут меня осенило — это осознание настолько же выбивает из колеи, как удар молотком.

Я звучу, как моя версия, которую описывал папа.

Я стала Мэгги из Книги.

— Вы мне нравитесь, Мэгги, — говорит шеф Олкотт. — Вы кажетесь умной. С хорошей головой на плечах. Поэтому я даю вам шанс прекратить это прямо сейчас и не заходить дальше.

— Что прекратить?

— Делать то, что и ваш отец, — отвечает шеф. — Он ранил этот город. Он ранил Дитмеров. И я уверена, что он убил Петру Дитмер. Ему это сошло с рук, потому что он рассказал свою дурацкую историю о привидениях, и многие люди отвлеклись на нее. Включая меня. Но я не позволю вам сделать то же самое. Теперь, когда мы выяснили, что он натворил, я не хочу, чтобы вы снова мутили воду рассказами о том, что в этом доме водятся привидения. Я отказываюсь помогать вам писать гребаное продолжение.

Она мчится к своей машине и исчезает через несколько секунд, задние фары машины светятся сердитым красным, когда они исчезают вниз по холму.

Я иду за ней по длинной извилистой подъездной дорожке и запираю ворота, гадая, достаточно ли одного этого, чтобы не допустить повторения происходящего. Я надеюсь на это, хотя и сомневаюсь. Сейчас Книга более реальна, чем когда-либо.

И я не хочу снова ее проживать.

Я не хочу быть испуганной девочкой, о которой писал папа.

Когда я возвращаюсь в дом, единственная мера предосторожности, которую я могу придумать — это подняться на третий этаж, схватить проигрыватель и вынести его на лужайку перед домом. Затем я достаю кувалду из ближайшей кучи оборудования. Я поднимаю ее на плечо, мои трицепсы дрожат от напряжения.

Затем, с широким размахом, я опускаю кувалду и разбиваю проигрыватель на куски.

8 июля

День 13

Мы с Джесс сидели в приемной и молчали. За прошедшие двенадцать часов мы только это и делали. Сказать особо было и нечего. Мы оба уже знали, что у нашей дочери были серьезные проблемы.

Единственное, что я сказал жене с того фиаско прошлой ночью, было:

— Я нашел психолога, которая сегодня может посмотреть Мэгги. Запись в одиннадцать.