— Это не единичная проблема, — подтвердил непустяковость ситуации Великанов. — И ты такой не один. Всегда есть люди, которых смущает разрыв между разнообразием недугов и внешним убожеством средств избавления от них. В самом деле, трудно понять, как и почему гипертонию или, например, обычную простуду изгоняют практически неотличимые друг от друга шайбочки прессованной пыли, именуемые таблетками.

Гордеев засмеялся: он начинал верить рассказам о том, что в Великанова были влюблены и больные, и коллеги по работе.

— Да-да, — повторил Великанов, — мы не задумываемся, а ведь то, что мы делаем, выглядит ужасно глупо. Шаманство какое-то. А почему мы заклинаний не произносим, когда таблетки глотаем? В самый раз было бы. Да и способ употребления как-то унизительно прост для человека, не склонного считать свою болезнь пустяком. Я, например, лет до десяти вообще не умел глотать таблетки: вода проскакивала, а вот лекарство оставалось таять на языке, превращаясь в отвратительно горькую кашицу. Хорошо, что отец догадался толочь таблетки в столовой ложке, как бы показывая, что там внутри, засыпать их сахаром и только потом совать мне в рот. Так вот. Нам приходится верить в то, что таблетки делают путем сложных химических реакций из всяких там элементов, аналогичных тому, что и так существует в растительном мире. В лучшем случае их делают из какой-нибудь настоящей травы, отжимают, выпаривают, или настойки всякие получают…

— Зверобой, например, — не удержался Гордеев. — Очень симпатичная вещь. Сорок градусов.

Великанов сдержанно улыбнулся и кивнул.

— Значит, ты агитируешь за нетрадиционное лечение?

— Почему же нетрадиционное? Как раз напротив, надо вернуться к тому, что было известно много лет назад, когда не было никаких таблеток. Просто эта отрасль нашей жизни отдана на откуп бабулькам-шарлатанкам, а она должна быть абсолютно легализована, и участковые терапевты должны в ней отлично разбираться. И помимо прописывания таблеток, настоек и прочих лекарств такой же обязательной рекомендацией должна быть, например, лечебная физкультура, массаж, водолечение. Но… что-то не верится мне, что мы до такого доживем. Пока что я наблюдаю, как люди от всего чаем лечатся.

Кивающий Гордеев думал тем временем, что все это как нельзя лучше ложится на портрет доктора, образцово лечившего людей, а потом взявшегося за пистолет. А потом подумал еще: а не морочит ли он мне голову? Не несет ли всякий вздор, просто чтобы улавливать реакцию на те или иные вещи?

— Тюрьма — странная штука, да? — сказал Гордеев.

— Знаешь, — заметил Великанов, — мне тюрьма уже, — он выделил это слово, — на пользу пошла. Там, — он неопределенно махнул рукой, — в прежней жизни, голова была занята всякой суетой, и только здесь я начал понимать, что почти всякая болезнь — это благо для человека.

— Как это? — удивился Гордеев.

— Я думаю, что болезни не столько расшатывают организм, сколько учат нас зоркости, вниманию к мелочам, любовному отношению к миру, где практически каждая вещь осмысляется тем глубже, чем чаще ее используют как лекарство.

— Звучит неплохо. Даже красиво, — оценил Гордеев. — Но мало ли вещей, которые звучат хорошо? А слабо — пример навскидку?

— Не слабо. Вот смотри. Что знает здоровый человек о грецком орехе? В лучшем случае — что это долголетнее плодовое дерево и что плоды — ложные костянки округлой или несколько удлиненной формы с мясистой зеленой оболочкой и морщинистой скорлупой, внутри которой находятся разделенные перегородками съедобные семядоли. А вот больной человек — тот эти оболочки пощупает своими руками, со всех сторон оглядит и изучит, высушит и отварит. И если все-таки примет в себя, то уж зная наверняка, с чем имеет дело. Да еще и насладится процессом: лечение должно быть величаво — даже при том, что использоваться может самый натуральный сор. Скажем, скорлупа грецких орехов лечит опухоли, отложение солей, бронхит и даже зоб, не говоря уже о разных эрозиях и воспалениях. Хорошо помогает и при болях в спине. А еще…

— Хватит-хватит, — взмолился Гордеев. — Значит, ты считаешь, что медикаментозное лечение, ну таблетками то есть, неконструктивно?

— Нет, я так не говорю. В каждом случае это должен определять врач — что для конкретного больного конструктивно. Но то, как у нас это сейчас происходит, больше похоже на хирургию, чем на терапию. А настоящее лечение, то, каким я его сейчас вижу, ближе к терапии. Или даже к гомеопатии. Любое вмешательство в человеческий организм извне, если уж оно неизбежно, должно происходить в микроскопических дозах.

— Кстати о хирургии, — сказал Гордеев. — У нас есть общий знакомый, как раз хирург.

— И кто же это?

— Иванов, он работает в ЦКБ, помнишь? — Сам Гордеев Иванова в глаза не видел, но Турецкий вполне живо описал хирурга, оперировавшего Меркулова, так что большой неправды тут не было.

— Что-то не припоминаю.

— Как же так, а он тебя очень хорошо помнит — вы учились вместе.

— У нас группы большие были, может, он параллельно как-нибудь учился.

— Да нет, вроде бы вместе с тобой.

— Хирург в ЦКБ? — переспросил Великанов.

— Ага. Аппендицит моему приятелю вырезал.

— Аппендикс, — машинально поправил Великанов. — И давно он там — в ЦКБ?

— Кажется, да.

— А как он выглядит?

Об этом Турецкий ничего не говорил, а Гордеев не спрашивал. И напрасно, как теперь выяснилось. Ну что же, врать так врать.

— Среднего роста, нормального телосложения. Шатен… — А что еще говорить-то?!

— Нет, не помню.

Тут Гордеев сообразил: небольшая нестыковка. Турецкий сказал, что хирургу Иванову лет тридцать пять как минимум. А вот Великанову на шесть лет меньше, этого Турецкий просто не знал. Конечно, они все равно могли быть однокурсниками: в медицинский институт люди часто поступают не с первого захода, так что однокурсники совсем не обязательно должны были быть ровесниками.

— Ладно, — сдался Гордеев. — Но у нас есть еще один общий знакомый. Точнее, знакомая. Калерия Астафьева. — Тут он в первый раз с удовольствием обнаружил, что Великанова, оказывается, можно чем-то удивить.

— Как вы ее нашли?

— Случайность. Что вас связывало?

— Трудно объяснить. В общем, ничего.

— Может быть, вот эта самая нетрадиционная медицина? — предположил Гордеев.

— Ну вы совсем меня за идиота держите, да? Нет, на такое шаманство я никогда не куплюсь.

— Тогда не понимаю, — признался Гордеев.

— Да что тут понимать! Спали мы с ней.

«Кажется, я идиот, — подумал Гордеев. — Почему такая простая идея не приходила мне в голову?»

— Вы были близкими друзьями?

— Ну уж нет. Просто секс, и все. Раз в неделю, не чаще.

Гордеев чувствовал некоторое разочарование, но гораздо важнее было то, что в течение свидания Гордеев со своим клиентом обменялся записками.