Ариана с благодарностью принимала это утешение. Она представить себе не могла, как это чудесно – положиться на силу другого человека. Ее благодарность Ранульфу за его снисходительность была безгранична, а на сердце больше не было тяжести, потому что ее мать теперь не пострадает.

– Вы пытались отыскать способ исцеления? – через какое-то время негромко спросил Ранульф.

Ариана снова вздохнула, поняв, что он думает о недуге ее матери.

– Мы перепробовали бесчисленное множество трав и снадобий. Моя мать очень искусна во врачевании, она и научила меня кое-чему, но этот недуг нам не поддается. Боюсь, это безнадежно.

Она устало закрыла глаза. Для проказы не существовало способа исцеления. Иногда болезнь отступала сама по себе, милостью Божьей, но гораздо чаще плоть жертвы гнила заживо, и обычно все заканчивалось смертью.

– Мы надеялись… молились… что там, в лесу, укрытая от мирских забот, она поправится, но пока улучшений нет. Единственное утешение – ее состояние не ухудшилось. Однако отец…

– А что отец?

– Он утратил веру давным-давно. Он исполнился такой… горечи, потеряв и сына, и жену. А с годами, кажется, ему вообще стало все равно. – Ариана помолчала, покусывая губу. – Как бы я хотела родиться сыном, а не разочаровавшей его дочерью!

– Разочаровавшей?

Ариана молча кивнула и потерлась щекой о руку Ранульфа, на которой лежала, как на подушке. Она всегда не слишком много значила для своего отца, не значила и десятой доли того, чем был для него единственный сын.

– Я не оправдала надежд отца, – тихо произнесла она. – Поскольку я не сын, то не могла даже думать о наследовании его владений без мужа, который бы правил в них. – Ариана безрадостно рассмеялась. – Я не смогла удержать в его отсутствие замок, как он мне приказал. Я не смогла сохранить даже помолвку, которую он устроил.

Услышав эту тихую жалобу, Ранульф ощутил укол вины, но не хотел связывать ее жалобы со своим захватом Кларедона.

– Мне кажется, ты послужила ему хорошо – в рамках своего пола.

– Да, наверное. Я старалась изо всех сил. И все-таки это мужской мир и правят в нем мужчины. Хотела бы я быть одним из них!

Он услышал в ее голосе боль и сожаление, и эта боль эхом откликнулась в чувствах, запрятанных глубоко в его сердце. Ранульф услышал все то, чего Ариана не сказала: как она стремилась стать образцовой дочерью в надежде привлечь к себе внимание отца.

Ранульф приподнялся на локте, взял Ариану за подбородок и повернул к себе ее голову.

– Я рад, что ты не мужчина, дорогая.

Его добрая, берущая за душу, улыбка не подбодрила Ариану. Увидев ее печальный взгляд, Ранульф погладил ее по изящной скуле, от всей души желая развеять ее отчаяние. Он ощущал какое-то первобытное, буквально дикое желание защищать Ариану – и такого чувства он не испытывал по отношению ни к одной женщине.

Тут заходящее солнце опустилось за раскидистые дубы, высоко вздымающиеся на краю луга. Все удлиняющиеся тени коснулись накидки, на которой они лежали, и Ариана вздрогнула. Ранульф тут же заботливо укутал ее краем накидки и поплотнее прижал к себе.

Умостив подбородок у нее на голове, он невидящим взором смотрел вдаль. Ариана призналась ему в своих страхах за мать, рассказала о натянутых отношениях с отцом и разбудила тем самым все болезненные воспоминания о его собственном прошлом. Как и она, Ранульф знал, что такое бесплодная тоска о недостижимом. Еще мальчиком он безнадежно мечтал о том, чтобы человек, считавшийся его отцом, хоть раз – всего лишь раз! – взглянул на него без ненависти, не обругав его «дьявольским отродьем». Он хотел даже не любви – он хотел простого признания того, что он существует.

– Когда-то я мечтал, – невыразительно пробормотал Ранульф, – чтобы я был кем угодно, только не тем, кто я есть… незаконным щенком от вероломной распутницы…

Он говорил тихим, далеким, лишенным эмоций голосом, но Ариана сразу ощутила всю его боль и поняла все то, о чем он не сказал. Она чувствовала, что он еще более одинок, чем она, что в его душе поселилось отчаяние. Она лежала, ожидая, что еще он ей расскажет.

Над ними повисла тишина. Ранульф молчал, и Ариана тихонько попросила:

– Расскажи мне…

Высвободившись из ее объятий, Ранульф отодвинулся и перекатился на спину. Ариана остро почувствовала, как ей стало не хватать его тепла.

Забыв о собственных горестях, она повернулась к Ранульфу и всмотрелась в его жесткое красивое лицо. Он закрыл глаза, положив мускулистую руку себе на лоб.

– Я ничей сын, – произнес он после долгого молчания. Услышав тоску в его голосе, Ариана отчаянно захотела запустить пальцы в его волосы и прижать его голову к своей груди, защищая и оберегая. Но она очень сомневалась, что он согласится принять от нее такое утешение. Все же Ариана осторожно протянула руку и погладила кончиками пальцев его лицо. Он напрягся, но руку не оттолкнул.

– Ты родился в Вернее? – ласково подтолкнула она Ранульфа.

– Да. Но я никогда не видел своей матери-леди. Она умерла уже двадцать лет назад. Меня у нее забрали сразу после рождения и отдали няньке.

– Это тогда твой отец заключил ее в темницу? Уголки его рта дернулись.

– Кто тебе об этом сказал?

– Сэр Пейн. Он говорил… твой отец сильно обижал тебя, когда ты был ребенком, заставляя расплачиваться за грехи матери. И… я видела шрамы… трогала их.

– А да, шрамы. Символы моего очищения. – Грудь его затряслась от негромкого смеха, безрадостного и горького. – Так отец наказывал мать за ее супружескую измену и изгонял дьявола из меня, ее сына.

Ранульф уставился сухими горящими глазами в небо, где угасал дневной свет; его грудь и горло стиснула знакомая боль.

– Когда мне исполнилось шесть, меня отправили на воспитание к другому лорду. Кровь Господня, как я радовался, что избавился от отца! Я его ненавидел. Не могу сосчитать, сколько раз я желал ему смерти.

– Но… ты не убил его, когда предоставилась такая возможность.

– Нет, хотя и очень хотел. Он отказался дать мне то, что мне причиталось, отрекся от меня, как от парии. И тогда я поклялся в верности Генриху и получил от него разрешение вернуть то, что у меня отняли. Я сражался за то, что должно было стать моим по праву, и победил собственного отца в поединке.

Ранульф снова негромко, безрадостно рассмеялся.

– Я делал вид, что не испытываю вины за то, что отомстил, но не сумел ее избежать. Я не сумел его убить. Я сдержал собственную руку. После всего, что он мне сделал, я так и не смог заставить себя нанести решающий удар.

Ариана с печалью и беспомощным отчаянием смотрела на Ранульфа, понимая, что каждым своим словом он сильнее привязывает себя к ее сердцу. Она и представить себе не могла, каким безнадежным одиночеством была полна его жизнь – жизнь всеми презираемого изгоя.