Несколько дней он озабоченно расхаживал, напрягая свои куриные мозги, и наконец объявил, что пришло время построить для семьи настоящий дом, из бетона и камня, а маленький деревянный барак, в котором они жили до сих пор, отдать Жениху под мастерскую. «Для работы и для проектов».

Сам Апупа в проектировании нового дома не участвовал.

— Решите все сами, — сказал он, — а когда надумаете, скажете мне, что нужно сделать.

Для себя он хотел только большую деревянную веранду, которая смотрела бы на холмы и поля. Арон сразу же занялся схемой прокладки труб и электропроводки в будущем доме, Амума планировала, как его разгородить внутри, а Сара Ландау послала к нам своего знакомого строительного инженера из Хайфы — помочь с фундаментом и каркасом. Это был высокий и худой холостяк, которого сама Сара неизменно называла «инженер Флоренталь» — даже в разговорах, никак не связанных с его профессией: «Инженер Флоренталь, сколько вам сахара в чай?» или «Инженер Флоренталь, вам будет удобнее вот в этом кресле», пока Рахель не высказала предположение, что «Инженер» — это не профессия инженера, а его собственное имя.

«Инженер Флоренталь» поведал Саре Ландау, что в проект дома включена также отдельная комната для ее сына. Она тут же встревожилась: «Но что будет с его школой?» Однако Гирш, который тоже понял, что должно произойти, очень обрадовался: его сын будет больше времени проводить во «Дворе Йофе», и в результате он сам сможет, не вызывая подозрений, умножить частоту своих визитов туда, играть для Амумы и видеть ее слезы. А сам Арон, как будто в оправдание отцовской радости и материнских опасений, бросил школу, совсем оставил Тель-Авив, переехал к нам и стал нашим прорабом. Всем, кто его спрашивал, он отвечал, что приехал только на время строительства, а затем вернется в гимназию. Но все понимали, что он приехал, чтобы остаться. Он привез с собой маленький чемодан, ящик инструментов и полевую раскладную кровать с деревянными ножками, металлическими коленками и брезентом, висящим, как на сносях, и Амума торжественно вручила ему — ощущение церемониала витало при этом над ними обоими, и Жених очень расчувствовался — настоящий йофианский пуховик.

Муж Наифы привез из Дженина целую хамулу[62]специалистов — строителей, штукатуров и опалубщиков, споры которых были так похожи на наши споры и голоса которых были так похожи на наши голоса, что маленькая Рахел ь сказала: «А я не знала, что есть Йофы-арабы». И, несмотря на молодость прораба, дом был построен с рекордной быстротой. А когда работы по дому были завершены, Арон превратил барак в свою мастерскую и установил для себя отныне постоянный распорядок: днем — помогать во «Дворе Йофе», работать и совершенствоваться у немецких мастеров, чинить приборы и инструменты по всей округе, а ночью — сидеть, и чертить, и думать, и стирать начерченное, пока голова не свалится на грудь.

Но на этом история не закончилась. У англичан были тогда шпионы и доносчики по всей Стране, и слух о примусе, изобретенном Ароном Ландау для Давида Йофе, достиг и их ушей. Прошло немного времени, и в нашем дворе появилась целая делегация: два офицера интендантской службы, старый военный повар, один рядовой солдат и два инженера. На одном из инженеров были вельветовые брюки, на другом — шотландская юбка, по, несмотря на эту одежду, всем было ясно, что они тоже из армии, потому что они жевали жвачку на диво согласованными жевками, словно какой-то армейский внутренний метроном командовал им: «Нале-во! Напра-во! Нале-во!» Хана смотрела на них с умилением. Сама жвачка, конечно, вызывала у нее отвращение, но это энергичное и размеренное жевание наполняло ее вегетарианское сердце восторгом.

Увидев, как молод изобретатель, инженеры были потрясены, и тот, что в юбке, которого, кстати, звали Джордж Стефенсон[63], угостил Арона жвачкой: «Have some chewing gum, lad», но Жених отказался. Он не будет жевать «чингу» — так он заявил, — это американский обычай, вредный и непристойный.

Они попросили у Арона примус, сфотографировали его, измерили и взвесили, поочередно поместили его в пять разных видов ранцев, заставили солдата с примусом на спине бежать, лежать, ползти и катиться, потом проверили, как он горит при разных видах горючего, при южном и при западном ветрах, записали время закипания, изучили, может ли солдат понять, как с ним обращаться, и сколько времени надо потратить на его обучение, пока поймет. Наконец они успокоились, и Арон, у которого не было нужных для массового производства условий, начал ездить каждый день в мастерские британской армии в Хайфе. Он получил там превосходные рабочие инструменты, работал с самыми лучшими специалистами и вместе с ними придумывал, как улучшить свой примус. Он приобрел среди них новых товарищей и однажды вечером даже принес домой анекдот, который рассказал ему один английский слесарь-поляк, а он записал в своей записной книжке и осмелился по секрету рассказать Апупе.

— Старый мужчина, он как примус, — прочел он по записи, серьезно и старательно. — Если в нем осталась хоть одна капля — головка еще горит. — Поднял голову от записной книжки и смущенно улыбнулся, когда Апупа засмеялся.

В любой горелке наиболее важные части — каналы, что подают горючее и воздух, а также пустоты в головке. После того как они были усовершенствованы и отполированы, и вес примуса уменьшился, и синева его пламени углубилась, а жар увеличился, были изготовлены несколько десятков опытных образцов таких примусов, которые затем отправили в самые разные подразделения английской армии. А когда эти образцы прошли все испытания — в разных климатах, и на разных высотах, и в разных руках, — молодого изобретателя вызвали на окончательную встречу на военной базе в Курдани. Апупа и Гирш Ландау, в сопровождении адвоката тель-авивского симфонического оркестра, поехали с ним.

— Авторские права — это авторские права, — сказал адвокат оркестра развеселившемуся английскому полковнику, — и не имеет значения, примус это, «Смерть и девушка»[64]или канцелярская скрепка.

Только после того, как они вышли из кабинета, полковник заметил, что молодой изобретатель слегка хромает, а его глаза жадно обшаривают огромную свалку старых военных машин, скопившихся на базе в ожидании очереди на переплавку. Он спросил мальчишку, как бы в шутку, не хочет ли тот взять себе «кого-нибудь из этих покойников», и грудь Арона чуть не лопнула от волнения. Он с усилием кивнул, указал на старую военную машину «скорой помощи» и выдавил: «Эту».

— Хороший выбор, — сказал полковник. — Это Dodge Power Wagon WC44, машина, подобной которой нет, если, конечно, кому-нибудь удастся вернуть ее к жизни.

У нас не было тогда денег на тягач, и поэтому назавтра Апупа вернулся в Курдани, нагруженный толстыми веревками и цепями и ведя за собой двух волов, одолженных у немецких приятелей Жениха. Семейная легенда рассказывает, что быки тащили «пауэр-вагон» от лагеря Курдани до деревни, а когда при подъеме на холм их сил не хватило, Апупа сам впрягся между ними, вбил еще пару копыт в землю, и так они вместе, общими усилиями и дружно мыча, затащили «пауэр-вагон» в наш двор. Но Рахель говорит, что это и на самом деле легенда, потому что «в действительности было так: Апупа помогал им, честно толкая сзади, а не таща с ними спереди».