простит ей такого несправедливого жеста, а я молча соглашался, что любовница Хейма несправедливо отнеслась к погибшему.

Безнадёжность схватила нас за горло.

— Нет, — гневно качал головой старик, — так не поступают — это бессовестно. Это предательство.

Жёсткие слова Бальтасара, казалось, облегчали ему сердце, но летели в меня камнем упрёка, потому что я не выполнил его требования, не убедил Авелин прийти.

Похоронная церемония закончилась, угрюмые мужчины и женщины, понурив головы, выходили с кладбища, садились в свои автомобили, разъезжались по улицам Парижа.

Бальтасар присел на корточки и, обхватив голову руками, разрыдался. Стиснув зубы, он горевал возле могилы Натана Хейма. И тут я увидел неподалёку от могилы высокую женщину в траурном платье и широкополой шляпе с вуалью, а за её спиной — бледного, как бумага, мужчину с чёрными кругами вокруг запавших глаз.

— Ты ведь как-то раз уже смотрел смерти в глаза? — тихо спросила женщина своего спутника.

Мойра устремила свои угольные глаза на Бернарда.

— Скажи мне, госпожа, ты ведь заранее знала, какие муки предстоят им всем? — злобно спросил он.

— Ах, Бернард, мукам и страданиям человеческим нет границ, они делают человека загнанным и уязвимым, достаточно посмотреть на этого.

Мойра указала в сторону Бальтасара.

— Всё это так ужасно, — подытожил Бернард.

Их голоса доносил до моего слуха слабый ветерок.

Судьба и её преданный подопечный присели на скамью в нескольких метрах, пристально глядя на меня и Бальтасара.

От свежевскопанной земли исходил отвратительный запах.

— Пропади всё пропадом! — повторял Бальтасар. — Это всё из-за любви! Я знаю! Всё из-за любви к ней…

Возможно, так оно и есть.

«Любовь возникает внезапно и безотчётно, довольно одной привлекательной черты, чтобы поразить сердце и решить нашу судьбу» (Жан де Лабрюйер).

Только благодаря крепкому кофе я очнулся утром от дремоты, которая всё время ходила за мной по пятам.

— Сегодня заварится большое дело, верно? — спросила Лили, жуя свежий круассан.

Она тихонько пробралась на кухню, пока я, сидя за чашкой ароматного напитка, перечитывал черновик книги. Лили сновала туда-сюда.

— Обидней всего будет то, если ты так и не решишься его издать, любовь моя!

Лили вырвала листы из моих рук и принялась оживлённо читать вслух отрывок из книги: «Солнечные лучи, пробиваясь сквозь сизый туман, освещали его путь. Хейм отдалялся от меня усталой поступью по вымощенной деревом тропе…»

— Дай сюда… — проворчал я, возмутившись её шалости. — Я не планирую его издавать.

— Ты шутишь? Это же так красиво! Ну же, лови судьбу за хвост!

Я всей душой боялся, что она будет настаивать на своём.

— У меня не потянется рука отдавать его Сорье — эта книга страстей не для чужих глаз, потому что предназначена только для двоих!

Я терпеливо спрашивал себя, когда Лили закончит мучить меня разговором о рукописи. Объяснять ей всю историю с Натаном Хеймом было бы страшной нервотрёпкой, а врать любимой женщине — значит создавать самому себе проблемы.

В голове жгло, я чувствовал, как бьётся вена у правого виска. Тяжёлый диалог закончился, когда Лили начала летать по квартире в поисках своих вещей.

Я сделал глоток кофе и удивлённо уставился на неподписанный конверт, валяющийся на одной из полок.

— Лили, ты, часом, не знаешь, что за конверт тут лежит? — крикнул я.

— Я обнаружила его в почтовом ящике, — отозвался мелодичный голос Лили из спальни, — выбрасывать не стала, быть может, это что-то важное для тебя? Я не заглядывала в него.

Любопытство распирало меня, и я торопливо вскрыл конверт.

«Шедевры — это не что иное, как удачные попытки» (Жорж Санд).

Утро было прекрасным: ясное небо в розовых облачках, свежий запах зелени, свист скворцов за окном. Словоохотливая Лили провожала меня ласковым взглядом. Никогда ещё с такой неистовой страстью в душе я не бежал к Фабьену Сорье. Ещё никогда моя речь не была такой энергичной и содержательной — Сорье застыл в своём кресле, но, кажется, он впервые меня услышал.

Закончив свой монолог, я спросил:

— Какое решение вы примете?

Главный редактор без всякой ненависти или ехидства твердил:

— Гениально!

Черновик всё время лежал у него перед глазами.

— Что скажете, мсье Сорье, кроме того, что это гениально? — спросил я вызывающим тоном: битый час слушать одно и то же слово из его уст было невыносимо.

Он монотонно бубнил, бегло читая рукопись.

Я трижды постучал по столу.

— Да-да, мсье Рууд, я вас слушаю, — заикаясь, пробормотал он.

— Что скажете?

— Слушай, Доминик, — Сорье почесал подбородок, — хоть я тебя презираю и воспитан ты плохо, но мы напечатаем эту книгу. Сегодня же начнём!

Он клялся мне и божился, что ничего лучшего доселе не читал, а я… удовлетворённо молчал, не скрывая своего триумфа.

Сорье позвал свою секретаршу.

— Шарлотта!

Каблуки старушки Шарлотты стучали звонко и до неприличия легкомысленно. Она приоткрыла дверь и, просунув в неё свою тщательно завитую голову, медленно произнесла:

— Да, мсье. Звали?

Сорье приказал ей немедленно заняться книгой и заодно придумать обложку для неё.

— Ах, Шарлотта! Займитесь! Займитесь все этой рукописью! Ступайте, моя дорогая!

Она неуверенно попятилась назад и остановилась.

— Ну, что вы стоите, Шарлотта? — крикнул Сорье во весь голос. — Идите и работайте!

Я смущённо молчал.

В редакции опять поднялся шум: мастера пера отвлеклись от подслушивания и принялись обмениваться многозначительными жестами. «Конечно, Сорье не упустит своей выгоды», — шептались журналисты. Ему наплевать, что Рууд оскорбил его, главное — нажиться на публикации! Видимо, книга отличная, раз главред так ухватился за неё!

Сорье улыбался мне совершенно по-приятельски. Между нами уже не было беспощадной конкуренции — я не желал патрону оступиться и сломать себе шею, он не планировал меня сожрать.

Что теперь будет?

Начальник отойдёт в сторону и подобреет, я соглашусь поговорить с ним и приму его предложение вернуться в редакцию. Но это потом.

А пока я вышел из кабинета Сорье, в нескольких метрах от меня Шарлотта пыталась разобраться, что представляет собой рукопись. С первых же слов Сорье она поняла, что в её руках — нечто важное и стоящее. В её уже немолодом мозгу шла напряжённая работа, но кто-то её прервал. У стола секретарши остановился юноша-посыльный и что-то сбивчиво забормотал.

— Что у вас, мсье? — не глядя на посыльного, спросила Шарлотта.

Водрузив на нос свои неизменные смешные очки, она была полностью поглощена чтением рукописи. Курьер озирался и дрожал, будто попал в адское место, в Тартар.

— Конверт, — кротко ответил он.

Шарлотта ненадолго замерла.

— Извините, мадам, — посыльный разволновался, но, сделав над собой усилие, продолжил: — Так что ж, вы сделаете добро, передадите это мсье…

— Передам! — перебила Шарлотта. И добавила тихо, не отрываясь от чтения: — Положите на