тонкий, согнутый в коленке, в желтой пятнистой шапочке набекрень.

20

Небо опять изменилось. Белесая дымка сошла, будто бы скаталась белым войлоком в крученые облака. Жидкие валки растянулись с запада на восток.

Снежные вершины сияли ярче; их ледяное дыхание не доходило еще до деревни. Слинявшие холмы и расчесанные инеем земляничные поляны курились последней осенней теплотой.

На другом краю деревни, на южном склоне, огражденном от холодных ветров двумя отрогами, располагался колхозный сад.

Раньше здесь росли яблони коренастые и невысокие, чтобы легче было снимать урожай и обрезать ветки. Теперь одичавшие деревья поднялись вверх и вширь, образовав дикую рощу.

Коричневая мелюзга ранеток бросала жидкую тень на дикую поросль. Из земли торчали седые камни, словно молчаливые сторожа на дорожках, посыпанных когда-то речным песком.

Брошенный сад жил своей жизнью: культурные яблони высоко поднимали свои последние сладкие плоды. Так мальчишки дразнят собак, держа угощение на вытянутой руке: пес прыгает, но озорник задирает руку еще выше и выше, пока не достанется пальцам от острых зубов.

Выделялись сломанные ветви с сухими листьями.

Окрестная тайга душила сад, отвоевывая свою исконную землю: меж рядов зеленели молодые сосенки, желтыми куполами выглядывали рослые березы, раздвигая белыми локтями хлипкие яблоньки.

Странное чувство от диких яблонь. Ничейный сад – это еще можно понять. Но бывший сад – этого не должно быть, как бывшей жены у алтайца…

21

Вдруг в кустах алычи затрещали ветки. Вася увидел свою корову…

Она брела меж рядов яблонь. За ней бежали три желто-розовые свинки с темными полосами вдоль спины. Корова высоко задирала голову, обслюнявливая ноздрями красное яблочко, и оно скатывалось по верхней губе в открытую пасть.

Тигровые свинки заводили под захрясший лоб шустрые глазки и заранее повизгивали, опасаясь соседства тяжелых копыт. Корова дергала ветку – мелкие яблочки падали на землю, свинки накрывали их большими розовыми ушами и еще отталкивали друг дружку тощими задами.

Корова оказалась чужая…

Она ушла в глубь ряда, шелестя жухлыми листьями.

В саду всегда тихо.

Даже когда ветер гуляет по тайге, ветви яблонь остаются неподвижными. Словно берегут запах, наполняющий сад в любое время года. Особенно весною во время цветения: в чем только жизнь держится – полусухой, изломанный, – а вот обнесет ветви белым облаком, и будто оторвет от земли! И даже зимой розовый иней на ветвях пахнет медовой кислинкой.

Такой же запах у Нади.

Удивительно, как этот сад напоминал Васе его русскую жену! Она была для него такой же нечаянной, цветущей и вечно ожидающей чего-то…

22

Сквозь заросли ивы козья тропка привела его к деревенскому стадиону, с деревянной аркой и надписью «Старт».

Ворота заросли бурьяном.

В прошлые года Вася косил траву на футбольном поле; сено, конечно же, забирал. Ну и пошла деревня чесать языками: мол, пользуется властью. С того и бросил, а поле заросло!

Возле стадиона гуляли школьники с учительницей.

Завидев бывшего директора, дети издали здоровались с ним, пытаясь сказать хором, получилось нестройно, но радостно. Так весной, от порыва ветра, обильно сыплются на голову белые лепестки!

Мальчики шли впереди, будто с неохотой: слегка насуплены, ладони спрятали в рукавах курток не по размеру, во взгляде какая-то прохладца и в то же время растерянность.

Вася вглядывался в детские лица: лишь бы не от работы прятали руки! Вот подрастут, и сколь их уйдет из деревни, упрямых, ершистых! Сколько потеряется…

Учительница одета в желтую куртку и красные туфли, так же ярко, как ее девчонки. Только что без косичек. С той же наивностью в глазах. И все же что-то куцее чувствовалось в ее улыбке.

А девочки пока еще домашние, нарядные: в белых бантах и фартуках, выглядывающих из-под курток. Они жмутся к учительнице и плывут по деревне робким цветочным островком. Только бы не облететь им слишком рано!..

И, будто в подтверждении его мыслей, Вася заметил двух школьниц под мостом. Девочки прыгали с кочки на кочку, загнав в грязь какого-то мальчишку. А он кривил на губах что-то гаденькое: какое-то оскорбление, исподтишка, под шум реки.

Девчонки махали портфелями, но пацан уворачивался и болезненно повторял, уже сам не рад тому, что говорил. Видно было, что опасное слово раззудило его голову, как лишай. Заметив главу села, мальчик все же процедил: «Лесбиянки!» Чтобы Вася помог ему избавиться от девчонок или от лишайного слова.

Школьницы стряхнули грязь с каблучков туфель, мол, ладно, только вернись!.. Так жены на пороге дома предупреждают своих беспутных мужиков.

Из ближайшей калитки слышался истошный лай. Свирепствовала маленькая собачка с розовым бантом на шее. Еще одна примета нынешнего времени – в деревне заводят мелких собак вроде комнатных городских – лают они от страха, а едят гораздо меньше.

23

За мостом Вася встретил своего приятеля, прораба с острова. И сразу почувствовал сухость во рту. Должно быть, закончилось действие тещиной грушовки.

Прораб Семен Аркадьевич был его ровесник, сухощавый мужик, привыкший к кочевой жизни. В деревне его прозвали Пинеткой, потому что ходил носками внутрь и даже в теплые дни носил зимние ботинки с широко откинутым меховым языком, что придавало им по-детски расхлябанный вид.

Вчера прораб приходил в баню, и теперь они сочувственно осматривали друг друга, узнавая похмельную маету.

– Ну, как ты?

В руках у Семена Аркадьевича кожаная папка, в ее швах забились мелкие опилки:

– В пределах допустимого!

Прораб достал из папки ручку и почесал ею спину за воротом куртки, вспомнив при этом, что вчера они так и не помылись.

– Зима, похоже, скоро! – произнес Вася, намекая на то, что скоро Семен уедет домой.

– Похоже. – Прораб был не в духе.

– По льду-то скорее перейдем на остров, чем по мосту твоему!

– Снег пойдет, может, быстрее шевелиться будут! – раздраженно сказал Семен Аркадьевич про своих рабочих.

Прожив здесь весну и лето, он уже сильно скучал по дому. В работе был тороплив, потому что каждый вбитый гвоздь приближал его встречу с семьей.

Но торопливых в деревне не любят.

– Снесет твой мост весной!

– Это почему же? – спросил прораб, не очень, правда, удивляясь и тем более расстраиваясь.

– Четыре прежних-то снесло…

– Посмотрим.

– Приедешь и увидишь! Может, новый начнешь…

Характер у речки был деревенский: тихий лишь до времени, но если разойдется, то будет крушить на своем пути все без разбора.

Зимой место строительства зальет водой: она пойдет из реки поверх льда, и, к радости детей, остров превратится в каток.

– Ты мне скажи, – чесал спину прораб, – нужен деревне мост или нет?

– Нужен, но не здесь, – сообщил Вася, как давно решенное дело. – Тут место