– На этот раз все иначе, – говорила Фрэнсис. – Наверное, отчасти из-за книг, которые я прочитала, а отчасти – отчасти из-за того, что дал мне ты. Я имею в виду кружок при церкви и, наверное, пример того, что бывают другие мужчины. Филип повел меня в “Биньон”, официант вручил мне меню, а он отобрал и заказал за меня. Раньше мне это польстило бы, я подумала бы: за таким как за каменной стеной. Но… потом мы поехали к нему, в ту квартиру с чудесным видом, я смотрела старые семейные фотографии на пианино. Взяла одну в руки и, наверное, потом как-то не так поставила на место, потому что он подошел и отодвинул ее чуть дальше, буквально на дюйм. То есть он шел через всю комнату, чтобы подвинуть фотографию на дюйм. Наверное, он отличный хирург, но я подумала: так-так. Знакомо. Понимаешь, что я имею в виду?

Расс уже не знал, что и думать: то отчаивался, то вновь проникался надеждой.

– Словно я решила заменить Бобби таким же, как Бобби. Наверное, меня тянет к похожим мужчинам – точнее, к такому типу мужчин. Бобби тоже умел быть обаятельным, хотя вел себя как козел, и я злилась на него. И я поняла, что если останусь с Филипом, рожу ему ребенка, а то и двух (наверняка он хочет детей) – тут-то мне и крышка. Он будет все контролировать. Ну, в общем, домой я вернулась к полуночи…

После интимной близости с хирургом? Расс понятия не имел, как нынче принято вести себя на свиданиях.

– … а Ларри сидит один в гостиной, смотрит телевизор. Он уже большой, с ним можно оставить Эми, но тут он был какой-то странный. Наклоняюсь его поцеловать – мамочки! От него пахнет марихуаной и ополаскивателем для рта. То есть он уложил Эми и накурился! Я так и ахнула. Я понимаю, он тяжело переживает смерть Бобби, да и в девятом классе пойти в новую школу – так себе удовольствие, но он хороший парень, и в этом году ему намного легче, спасибо “Перекресткам”. Он по-прежнему сутулится, по-прежнему прячет лицо за волосами, но все-таки потихоньку взрослеет. И как только я поняла, что он накурился, мне стало ужасно стыдно, что я на несколько часов бросила их с Эми одних. Я его упрекнула – как ты можешь так глупо рисковать, ты же отвечаешь за сестру, – но наказывать не стала. Спросила только, где он взял марихуану. А он сидит, лицо волосами завесил, молчит, на меня не смотрит. Я снова спрашиваю: у тебя осталась марихуана? Он молчит, ну я и сорвалась. Пошла в его комнату, потребовала отдать траву, и оказалось, что у него целый пакет! Представляешь? Я, конечно, отобрала, снова спрашиваю, откуда марихуана, и знаешь, что он мне ответил? “Я не наркоман”. Я так разозлилась, что запретила ему месяц смотреть телевизор.

Расс с тревогой догадывался, куда она клонит. Он сразу все понял, еще когда она упомянула Перри.

– В общем, как я говорила, ситуация не из приятных, – заключила Фрэнсис. – Но я решила, ты должен знать.

– То есть ты полагаешь, марихуану Ларри дал мой сын.

– Точно не знаю. Но они много времени проводят вместе, это так мило, и Ларри явно восхищается Перри. Они возвращаются из школы и сразу поднимаются к нему в комнату. Ларри мастерит модели, и когда мальчики наверху, от них пахнет клеем и краской. Я не против, что они мастерят модели. Я даже не против, чтобы они курили марихуану. Ларри говорит, половина ребят в школе пробовала травку, хотя, по-моему, он все же преувеличивает, но в целом, насколько я понимаю, это обычное дело. Но чтобы вот так, целый пакет, да еще большой – на Ларри это не похоже.

Черт бы побрал Мэрион.

Прошлой весной, когда выяснилось, что Перри совершенно отбился от рук, Мэрион бросила Рассу в лицо упрек – он-де зациклился на ветхозаветных заповедях, а о новозаветном прощении, которое сам же и проповедует по воскресеньям, забыл. По словам Мэрион, Перри нужно любить и поддерживать, а не наказывать. Да, он прогулял в общей сложности одиннадцать дней и подделал почерк Расса в записках, объясняющих причину его отсутствия, но Мэрион стояла на своем: проблемы Перри связаны с психологией, а не с нравственностью. Мальчик очень чувствительный, подвержен перепадам настроения, страдает бессонницей. Мэрион умоляла о сострадании, предлагала показать сына психиатру (как будто у них есть на это деньги). Расс же считал, что проблема заключается в самой Мэрион. Она всегда потакала капризам и прихотям Перри: в раннем детстве – его безумолчному нытью и плачу, когда стал постарше – надменному самомнению. Расс сознавал, что все четверо детей в той или иной степени любят Мэрион больше, чем его, потому что она постоянно рядом, постоянно дома, тогда как он служит другим, но Перри привязан к матери очевиднее и сильнее прочих. Расс, пожалуй, завидовал бы их близости, если бы больше любил Перри и если бы Мэрион по-прежнему его возбуждала. Но он предпочел не вмешиваться в их отношения, и вот теперь, из-за потакания Мэрион и его собственного равнодушия, они вынуждены краснеть за Перри перед школьным начальством.

Он безошибочно чуял в Перри нравственный изъян, ему следовало бы догадаться, что сын употребляет наркотики, но Расса сбила с толку болтовня Мэрион о талантливом сверхчувствительном мальчике, который просто не высыпается. Дома Расс потребовал Перри к себе в кабинет, где лежала стопка записок к директору школы, написанных почерком, невероятно похожим на его собственный (надо отдать Перри должное, у него масса талантов): раз Мэрион не справилась, он сам призовет к порядку сына, длинноволосого, как девочка.

– Ты больше не будешь спать днем, – сказал Расс. – Спать нужно ночью, как все люди.

– Пап, я бы с радостью, – ответил Перри, – но я не могу.

– Думаешь, мне каждое утро хочется вставать и идти на службу? Но я все равно встаю и иду. И если ты один раз заставишь себя подняться, к вечеру так устанешь, что спокойно заснешь. И опять вернешься в нормальный режим.

– При всем моем уважении, проще сказать, чем сделать.

– Ты очень способный, жаль, если школа не обеспечивает тебе должную нагрузку. Но ты уже большой мальчик, ты должен приучать себя к порядку. Я же только и вижу, как ты читаешь или что-то мастеришь. Нужно чаще гулять, расходовать силы. Может, тебе записаться в школьную софтбольную команду?

Перри таращился на отца вызывающе и недоверчиво. Расс старался не раздражаться.

– Ты должен делать хоть что-нибудь, – продолжал он. – Я хочу, чтобы с этого лета ты начал работать. Так принято в нашей семье: мы работаем. Я хочу, чтобы ты поставил себе цель зарабатывать пятьдесят долларов в неделю.

– Бекки в десятом классе не работала.

– Бекки была в команде чирлидеров, и сейчас она работает.

– Она ненавидит эту работу.

– Это и есть самодисциплина. Нравится, не нравится, все равно работаешь. Я делаю это вовсе не для того, чтобы тебя наказать. А для твоего блага. Я хочу, чтобы ты завтра же начал искать работу. К лету как раз найдешь.

К отвращению Расса, Перри расплакался.

– По правде говоря, – продолжал Расс, – ты еще очень легко отделался. По-хорошему мне бы следовало запретить тебе вообще всё.

– Ты меня наказываешь.