Она качает головой, чувствуя укол сожаления. Элиза рассматривает его руку, зашитую, как лоскутное одеяло.

– Нет, – говорит она уже мягче, – не Томас, а Уинтерс. Его тело выбросило на берег одного из больших островов Невермор.

Он опускает глаза, ссутулив плечи.

– Нам не следовало делать этого в шторм, – бормочет он. – Несчастная душа. Нам просто нужно было убраться с этого острова. Мы думали, что Томас заберёт нас. Мы ждали. – Он сжимает пальцами виски. Она задается вопросом, не тот ли это шторм, который едва не погубил Акселя.

– Еще Баларри, – шепчет она. Отец поднимает на неё глаза, сжимаясь от скорби. – Нет-нет, он не умер. Его посадили в тюрьму, – торопливо поправляет сама себя. – За твоё убийство. Он сбежал, что неудивительно. Последнее, что я слышала, – Паркер до сих пор гоняется за ним по лесу.

Отец мотает головой.

– Мы отправили его раньше, чтобы этого не случилось. Проклятый Паркер! – Его голос резок, черты лица заострились. Должно быть, ему все ещё очень больно. Она предлагает ему флакончик с опием, но он отказывается. Она придвигается ближе и кладёт руку ему на предплечье. Это гасит ее гнев. На смену ему приходят слёзы. Наклонившись, Элиза кладет голову на грудь отцу. Он вздрагивает от боли, но прижимает ее к себе. Она рыдает сильнее, слёзы ее наполнены печалью и страхом за мужчин, которые стали пешками в чужой игре. Но она также знает, что это и слёзы облегчения. Пусть даже из-за этого ее кольнуло чувством вины. В самые тяжелые минуты она была уверена, что больше никогда не увидит отца. Но вот он здесь. Здесь его запах, здесь его низкий хриплый голос. Здесь его очки и его кольцо и всё то, что она считала потерянным навсегда. Когда колодец слез иссяк, она поднимает голову и вытирает слёзы.

Потом он, как и Томас, рассказывает ей о письме шантажиста. Как они с Томасом поссорились, а потом все-таки придумали и согласовали план. Он объясняет, как под покровом темноты Уинтерс потихоньку забрал его со «Скворца». Они собирались отправиться на Розеллы, чтобы, как условились, дождаться там Томаса.

– Той ночью поднялся сильный ветер, сильнее, чем мы рассчитывали, – продолжает он. – День прошёл спокойно, без каких-либо проблем. На самом деле погода была до абсурдного благоприятна. Но луна принесла с собой завывающий северо-западный ветер. Вскоре нас отнесло с курса, как бы мы ни гребли, как бы ни пытались скорректировать наш путь. На два дня мы оказались в море без воды и еды, окружённые акулами. Я думал, смерти нам не миновать. Что нас погубит шторм или солнечный удар. Но на утро третьего дня мы не могли поверить своим глазам, когда перед нами вырос мангровый канал, а за ним – зелёный холм острова. Элиза, мы были уверены, что это мираж! – Он чуть ли не смеётся. – Мы поразились: небо над нами просто кишело птицами. Потом подошли ближе, и стало понятно, что в этом месте можно укрыться. По каналу добрались до острова и прочесали его. Он оказался необитаем, нам встретилась только смердящая колония олуш на восточном берегу. Мы соорудили шалаш, нашли небольшой ручей с пресной водой в глубине острова. Возле берега было достаточно еды, чтобы мы могли продержаться какое-то время. Нам оставалось только держаться и ждать Томаса. Конечно, мы рассчитывали, что обнаружив, что мы промахнулись мимо Розелл, он расширит ареал поисков. Но, – нахмурившись, продолжил он, – ты же знаешь своего брата! Он заядлый пессимист. Томас не такой, как ты, я или даже твоя мать. Должно быть, он дошёл до Розелл, нас не нашёл и решил, что мы утонули. О, бедный мальчик! Какую боль он, должно быть, пережил!

Элиза изумленно моргает, не в силах поверить, что отец так жалеет ее брата. Как может он печалиться и сочувствовать ему, если очевидно, что его собственный сын не верил в него и не собирался его искать? Почему не взорвался от ярости? Почему, в отличие от неё, даже мысли не допускает, что Томас с самого начала замышлял это?!

– Так что мы ждали, – продолжает он. – Спустя две недели стало ясно, что если ничего не предпримем, можем погибнуть на этом острове. Поэтому с каждым днем мы все дальше и дальше стали выходить на лодке и прочёсывать все острова в архипелаге. Мы искали хоть какие-то признаки поселения туземцев, надеялись, что мимо пройдёт какое-нибудь судно, всё, что могло бы нам помочь. Тогда-то мы и увидели дым.

Она вспоминает об очаге в ветхой хижине Келли. Элиза понимает, что, должно быть, тот дым они и видели.

– И вы отправились туда с гуано и компасом, чтобы попытаться обменяться?

Он недоверчиво моргает, глядя на неё, прежде чем расплывается в улыбке.

– Так всё и было. Да. Мы знали тогда, что на острове есть люди. Но не знали, как они примут нас. Но попытаться стоило, а это единственное, что у нас с собой было. Каким бы странным это ни казалось. – Он переводит взгляд в потолок, на почерневшие стропила. Как будто собирается с силами перед тем, что предстоит рассказать. – Когда мы вышли в море в тот день, небо было серым. Нас это не обрадовало, но ждать дольше мы не могли. Нам отчаянно хотелось выбраться с этого острова, особенно теперь, когда мы узнали, что там могут быть припасы, еда и даже судно, чтобы вернуться на материк. И мы налегли на вёсла. – Он жестикулирует ранеными руками. – Это было безрассудное решение, принятое помутившимся разумом. Не успели мы выйти в открытое море, как шторм обрушился на нас. Позади нас ещё виднелось устье канала, а впереди на некотором расстоянии – остров, на котором мы видели дым. Мы колебались, не повернуть ли назад. Но вскоре решать нам не пришлось. Поднялись волны. Элиза, я видел много штормов, но вот что я тебе скажу: в шлюпке, вдвоем, это выглядит совершенно иначе. – Она вспоминает об Акселе, упавшем в воду, о том, как была уверена, что его тоже унесет в открытое море. – Волны были выше домов. У нас не осталось ни единого шанса. – Она крепче сжимает ладонь отца. – Меня выбросило из шлюпки. Я так и не узнал, что случилось с беднягой Уинтерсом. Я просто плыл, и плыл, и плыл, казалось, много часов. Элиза, я был уверен, что утону. После всего того, что произошло, у меня не было сомнений, что я не выплыву. Я почти сдался. Почти позволил морю поглотить мое тело. Но в этот момент я подумал о тебе.