наблюдает за тем, как она тянет и дергает. Ее не останавливает даже налетевший порыв ветра, который угрожает скинуть ее. Она позволяет дождю разметать волосы по лицу. Но шлюпка не сдвигается с места. Как раз в тот момент, когда она чуть не зарыдала от отчаяния, Аксель подходит, протягивает руки и легко развязывает узлы. Несмотря на распирающую досаду, он несколькими движениями освобождает шлюпку, которая с грохотом резко падает вниз, поднимая брызги. Элиза не медля ни секунды отталкивается от люггера и неуклюже запрыгивает в лодку. В полутьме она стоит, покачиваясь на волнах. Окружающая вода жадно облизывает шлюпку.

– Элиза, я не пойду с вами. Эта затея никуда не годится.

– Я и не просила вас об этом. Передайте мне лампу.

Он неохотно берет лампу с крыши каюты и, наклонившись, отдаёт ей. Масло шипит и разбрызгивается. Элиза ставит ее на банку[48].

– Я справлюсь! – отталкиваясь, кричит она. – Если я не вернусь, на рассвете разыщите меня. А может, Квилл решится приплыть! – Она пытается перекричать усиливающийся ливень. Аксель наблюдает за тем, как она вставляет вёсла в уключины. Не сводя с неё глаз, он обходит люггер вдоль борта, пока она медленно гребёт мимо. Она огибает нос судна, ее белое платье как призрак светится в темноте. Мазнув взглядом по острову, Аксель поднимает глаза к небу, а затем перебирается на нос люггера. Но когда наступает подходящий момент, он не может этого сделать. Не может набраться смелости, чтобы заставить себя спрыгнуть с борта люггера. Вместо этого он смотрит на то, как она уплывает, и ее проглатывают мангровые заросли, как насекомое в глотке огромной птицы.

* * *

Как по щелчку пальцев, дождь начинает лить в два раза сильнее, но взгляд Элизы устремлён на канал перед ней. Там она сможет укрыться от ветра, а дальше за ним уже видны серые тела кружащихся птиц. Элиза неловко пытается вычерпать воду, скопившуюся на дне лодки. Облака затянули небо, закрыв свет звёзд. Ее зубы начинают выбивать дробь.

Когда добирается до устья канала, ветер как будто стихает. Она медленно проплывает мимо перешептывающихся кустов, острые корни царапают дно шлюпки. Элиза слышит, как у берега тихо хлюпает кишащая невидимыми тварями илистая масса, такая густая, что могла бы проглотить ее целиком. В зловещей темноте кричит птица, а раздавшийся совсем рядом всплеск воды говорит о том, что в воду что-то спрыгнуло.

Она поднимает лампу и держит ее перед собой. Канал наполнен звуками – стуки, скрипы, щелчки. Она как будто кожей чувствует шрамы от укусов животных, ощущает вес свисающего нечто с деревьев. Дрожащей рукой Элиза вытягивает фонарь дальше, слабый свет от него освещает маслянистые, жирные корни. Пока она медленно гребёт, листья ярко блестят на свету, такие зеленые и такие глянцевые, что невольно напоминают ей о бунгало в Баннине. Маленькие лягушки с тихим всплеском прыгают в воду, мухи облепляют фонарь чёрным копошащимся облаком. А потом она вдруг видит их. Тут и там, над самой поверхностью воды. Глаза. Немигающие, нечеловеческие. По мере приближения шлюпки они отплывают, исчезая под поверхностью воды, как две маленькие падающие луны.

Элиза не видит, как что-то приближается к шлюпке, но в темноте чувствует чьё-то огромное присутствие. В мгновение ока из воды что-то выпрыгивает вверх, почти касаясь ее локтя. Она вскрикивает. Шлюпка раскачивается. Элиза думает только о лампе, о своём единственном источнике света. Судорожно оглядывает поверхность, на которой свет выхватывает мелкую рябь. Что-то шлепается вниз с древа, и девушка устремляет взгляд вверх. Ещё один всплеск раздается совсем рядом с рукой, и Элиза в страхе привстает. Она перестает грести, и шлюпка начинает медленно крутиться на месте. Где-то в сознании материализуется картинка. Проявляется сквозь тени. Роза, белая роза. Она помнит, как между пальцев сжимала ее лепестки, пока отец говорил, и сейчас слова просачиваются сквозь время.

«Запомни, единственное, что ты должна сделать, если окажешься одна на территории солти, – сказал он тогда. Она вполуха слушала его, пересыпая белые конфетти в ладонь. – Элиза. – Она посмотрела на его фигуру, обрамлённую сзади солнцем. – Только одно. Сиди так тихо, как только сможешь».

Она медленно дотягивается до весел и удерживает их неподвижно, чтобы хватило сопротивления остановить лодку. Мышцы так сильно напряжены, что начинают дрожать. В таком положении она может медленно дрейфовать по течению. Но пассивность невыносима. Кожа требует движения. Каждый дюйм ее тела жаждет прорваться через канал и добраться как можно быстрее до острова. Но она заставляет себя оставаться неподвижной. Спустя какое-то время она позволяет себе повертеть головой влево-вправо.

Тяжелые облака над ней расступаются, обнажая яркую, полную луну. Темные пятна на ней похожи на наблюдающих за ней духов. В воздухе слабо мерцает. Сейчас она может видеть яснее. Берег зарос тонкими мангровыми деревьями. Теперь выходят понаблюдать и планеты, созвездие в форме огненного креста. Свет от них придаёт окружающему странную чёткость. Время замирает, пока лодка медленно продвигается по каналу. Ветер шелестит по воде. Элиза прослеживает за ним взглядом и натыкается на что-то странное.

Там какая-то фигура.

Среди деревьев.

Что-то, чего там вообще не должно быть.

Оно неподвижно, твёрдо лежит высоко над ватерлинией. Она не может заставить себя вздохнуть. Вода вокруг неё перестаёт двигаться. Больше нет темноты, осталась только река света. Что-то подожгло воздух, и он горит так ярко, что Элиза видит – наконец-то она там, где должна была быть все это время. Нахлынувшие воспоминания проносятся так быстро, как играющие в догонялки дети. Она на пляже, с ним, ищет пустые панцири крабов, она в его объятиях, визжит от восторга. После вспышки в сознании, оставившей яркий след на внутренней стороне век, она видит, как он возвращается, сходит со «Скворца» с сияющей улыбкой и распростертыми объятиями.

Сейчас в ушах у неё гудит, когда Элиза нажимает на вёсла, неуклюже направляя шлюпку к берегу. Видит ли она там движение? Может ли такое быть? Она благодарна лунному свету, яркому, как солнце, который выхватывает ветви, покрытые водорослями, освещая нечто бледное и неуместное среди теней. Неподалеку раздается громкий всплеск, но его не заметить легко. Она перемещает взгляд выше, пока Луна не обнажает кое-что ещё: кожу, человеческую кожу, плотную, как внутренности старого персика. Ей хочется выплюнуть изо рта горечь, но медленно, болезненно она поднимает взгляд ещё выше. Кажется, будто ее сердце вырвано из груди и бьётся в воздухе перед ней. Там нога. Вот же: нога в обуви. Ещё выше: что-то, бывшее белым прежде. Тусклые пуговицы, прилипшие к мокрой ткани. И вот ещё! Рука, крепко