– Чем сегодня могу вам помочь?

– Мне нужны все газеты за лето 1975-го года.

– А-а… О девушке? Мы уже прослышали о страшной находке.

– Пока еще неизвестно, чьи это останки. Мне просто хочется выяснить подробности той истории.

Я уже знала, что Санви пропала в конце июля. Поэтому стала просматривать газетные выпуски за период с конца июля по начало августа. Газета выходила раз в неделю, и мне не потребовалось много времени, чтобы найти первое упоминание о Санви 6 августа 1975-го года.

Я просмотрела три следующих номера газеты, но упоминаний о Санви нигде не нашла. Там были заметки о светских приемах и ужинах, о потерявшейся собаке и лучших способах консервирования персиков, но ни слова об исчезнувшей пятнадцатилетней девушке. «Интересно, а если бы пропал белый, а не цветной ребенок, все было бы по-другому?» Стоило мне этим озадачиться, и на душе стало грустно. Интуитивно я подозревала, что права.

А потом я подумала: «А как отец Самира воспринял известие об обнаружении останков, которые могли принадлежать его сестре?» Наверняка, оно разбередило его старую рану. Оставалось только уповать на то, что правда о Санви однажды выйдет наружу.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

В тот день, когда мама заболела, мы проснулись, как обычно. Я сварила кофе в ее капельной кофеварке, заменить которую я никак не могла уговорить маму, несмотря на многочисленные попытки убедить ее в преимуществах френч-пресса. В окно на кухне я увидела соседскую кошку, устроившуюся на столе во внутреннем дворике и лениво помахивавшую хостом под рассеянными лучами октябрьского солнца. Потом услышала, как поднялась мама. Она покашливала, что для человека, курившего без малого пятьдесят лет, было в порядке вещей. И я не придала этому значения. Мама сама – в бледно-розовом халате и белых шлепанцах – вышла во дворик, чтобы выкурить сигарету. Она всегда была худой, но за последний год усохла еще больше и стала походить на бледную тень. Я высунула голову из окна:

– Будешь на завтрак овсяную кашу? Я вчера купила немного голубики.

– С удовольствием, моя дорогая, – улыбнулась мама в ответ. – Мне нравится все, что ты готовишь.

Я тогда еще не знала, что этот наш последний разговор. И лишь минут через двенадцать – пятнадцать сообразила, что мама упала там, во дворике. К тому моменту, как я к ней подбежала, мама уже была без сознания. Потом я еще долго – в течение полугода – вспоминала этот миг всякий раз, когда варила овсяную кашу. Возможно, мне вообще его не забыть.

Сегодняшний день тоже начался обычно.

Я приготовила себе на завтрак овсянку, пытаясь согреться в своей маленькой, пропитанной сыростью квартире. Дождь начал затихать, но еще сыпал с неба мелкой и холодной для мая моросью. И я натянула один из моих любимых свитеров – мягкий, бирюзовый, рыхлой вязки с вкраплениями золотистой нити. Конечно, глупо было надевать такую вещь для осмотра пыльной спальни Виолетты, но мне показалось это правильным. Мне почему-то захотелось уподобиться бабушке, проявить ее дух, показать, что мы с ней из одного теста и одного склада.

Хотя я из-за этого мгновенно ощутила вину. Ведь маме не хотелось, чтобы я походила на бабушку? Или нет? Знать бы наверняка! Как бы там ни было, но мне в каком-то смысле повезло – я была избавлена от необходимости угождать и маме, и бабушке.

Хотя, уж если начистоту, то мне хотелось бы, чтобы у меня была возможность это попробовать.

Раздался стук в дверь, и когда я ее открыла, Самир держал в руке бумажный стаканчик с какой-то жидкостью. Его волосы были мокрыми, как будто он только что вышел из душа. И пахло от него апельсиновой цедрой и пачули, к аромату которых примешивались еще сотни других ноток.

– Ты чудесно пахнешь.

Парень приподнял рукав, поднес мне понюхать:

– Этим?

– Да, – кивнула я. – Что это?

– Одеколон. Кое-кто в прошлом подарил его мне, а Билли смахнул его сегодня утром с комода.

«Кое-кто…», – отметила я.

– Он разбился?

– Нет, – медленно моргнул Самир. – Но если он тебе нравится, я буду им пользоваться.

– Ты не похож на парня, любящего душиться.

– Угадала. Вот, – вручил он мне бумажный стаканчик, – доставка от Пави. Она хочет, чтобы ты оценила ее новый смузи, – рот Самира перекосила ухмылка: – Я назвал бы его «ласси», но как смузи он продается лучше. Пави сказала, что ты осталась без ума от местной клубники.

– Ну, ум-то я сохранила, а клубника здесь действительно вкуснее, – я отпила глоток напитка. – О-о! Она добавила свежий кориандр! Это потрясающе! Ты пробовал? – протянула я стаканчик Самиру.

Но он помотал головой, поднял руку и прошел к маркерной доске. Дотронулся пальцем до имени Виолетты, потом Каролины.

– А на Роджера у тебя практически ничего нет…

– Это потому что о нем практически ничего не известно, – я тоже подошла к доске. – Серьезно. Я просмотрела все здешние газеты, пыталась отыскать хоть какие-то свидетельства. Увы, тщетно. Как будто его вообще не существовало в реальности.

– Сколько ему было лет, когда они приехали в Англию?

– Думаю, он был еще подростком.

– А что сталось с его отцом?

– Умер от холеры в Индии. Возможно, поэтому Виолетта осталась. В Индии она владела плантацией. Бабушка обладала деловой хваткой. Граф сказал, что она преобразила Розмер и сделала поместье доходным.

– Все они, приехавшие в Англию, изменили также жизнь моей семьи.

– Да. Честно говоря, мне хотелось бы увидеть ту плантацию. Мне кажется, она многое значила для Виолетты.

Самир кивнул, прикоснулся к одной записи на доске, потом к другой и нахмурился:

– Индия, Индия, Англия, Англия… Кто унес с собой в могилу тайну – твоя бабушка или твоя мама?

– Не знаю. Но, похоже, дело было в бабушке. Иначе мама никогда бы не сбежала в Америку.

– Может быть, – еще сильнее нахмурился Самир.

– А ты был когда-нибудь в Индии?

– Нет. И что-то не хочется. Там толпы народа, хаос, жара, – скривил губы в покаянной улыбке Самир. – Я – деревенский парень, привыкший жить в Англии. И боюсь, таковым и останусь.

– Я никогда не задумывалась над этим, – призналась я. – Хотя в Сан-Франциско у меня много друзей-индийцев. Они постоянно ездят туда-сюда. Приезжают надолго, месяца на три.

– Я мог бы слетать в Индию, навестить маму. Но она сама сюда приезжает каждое лето, так что пока не собрался.