Оскар Ральф

Профессор Хендрикс

АН 105

Университет Лост-коув

Я прижимаю бумаги к груди. «АН 105» – это курс, который раньше вела мама. Введение в историю искусства для первокурсников. Если бы она не умерла, они бы встретились, она бы прочла эту работу, поставила бы оценку, общалась бы с ним. Тема бы ей понравилась: «Экстатические импульсы художника». Мысли возвращаются к Ноа. У него точно были эти экстатические импульсы. Меня иногда даже пугало, как он влюблялся в цвет, или в белку, или даже в процесс чистки зубов. Я открываю последнюю страницу, там стоит огромная жирная пятерка, обведенная в кружочек, и приписка: «Очень убедительно, мистер Ральф!» И тут мой мозг пронзает осознание, какая у Оскара фамилия. Оскар Ральф. Имя, фамилия, какая разница! Оскар – Ральф! Я нашла Ральфа. Я начинаю смеяться. Это знак. Это судьба. Это чудо, бабуля! Кларк Гейбл очень хорошо прикололся.

Я встаю с невероятно хорошим чувством – я же нашла Ральфа! – и, прячась, смотрю вниз, чтобы убедиться, что Гильермо не подслушивает, как я хихикаю сама с собой, из почтовой комнаты. После чего я иду к столу – там, на стуле, висит Оскарова кожаная куртка.

Я лезу в карман и… записки там не оказывается. Значит, он ее получил. И у меня скручивает живот.

Я надеваю куртку; это все равно что забраться прямо к нему в объятия, и, нежась в ее тяжелых рукавах, в этом запахе, я опускаю взгляд на стол и вижу себя. Я повсюду. Многочисленные фотографии разложены в ряд, на некоторых наклеены желтые бумажки, но не на всех. Воздух начинает вибрировать.

На самой верхней желтой бумажке написано: «Пророчество».

На первом снимке пустая скамья той церкви, где мы познакомились. На желтой бумажке говорится: «Она сказала, что встретимся в церкви. Хотя, наверное, лишь для того, чтобы я туда ходил. И я наведывался в эту, снимал пустые скамьи».

На второй фотке на той же самой скамье сижу я. Записка: «А однажды она оказалась не пустой». Правда, я себя едва узнаю. Я выгляжу, я не знаю, как будто полна надежд. И я вообще не помню, чтобы я вот так ему улыбалась. Я даже не помню, чтобы я хоть кому-то так за всю свою жизнь улыбалась.

Второй кадр тоже сделан в тот же день. Записка: «Она сказала, что я сразу тебя узнаю, потому что ты будешь светиться, как ангел. Да, она, конечно, объелась болеутоляющих, как и я сам – я уже рассказывал, – но ты действительно светишься. Только посмотри на себя». И я смотрю на себя такую, какой он меня увидел через объектив, и снова едва узнаю этого человека. Я вижу очень красивую девушку. Я не понимаю. Мы же только за несколько секунд до этого познакомились.

Следующий снимок тоже сделан в тот же день, но еще до того, как я разрешила меня фотографировать. Видимо, он щелкал тайком. Тут запечатлен тот момент, когда я приложила палец к губам, говоря ему «шшш», и улыбка у меня такая же преступная, как и у Оскара. Записка: «Она предупредила, что ты будешь странноватая. (Тут нарисован смайлик.) Прости и не обижайся, но ты реально странная».

Ха! Это же «не в обиду будет сказано, но» по-английски.

Такое ощущение, что его фотоаппарат проявил ту другую девчонку, которой мне хотелось бы быть.

Следующий кадр был сделан сегодня, когда я разговаривала в почтовой комнате с бабушкой Свитвайн, то есть с пустотой. Нет смысла отрицать, что я была в комнате совершенно одна и что я вообще одинока и покинута. Я сглатываю.

А на бумажке написано вот что: «Она сказала, что ты сразу станешь, как родная».

Значит, оставив меня внизу, Оскар поднялся сюда печатать фотографии и писать? Видимо, он хотел мне все это сказать, хотя и сбежал, как от огня.

Я сажусь, не в силах до конца во все это поверить, в то, что я ему тоже могла понравиться всерьез.

Я беру последнюю фотографию из серии. На ней мы целуемся. Да, целуемся. Оскар размыл фон, добавив вокруг безумные цветные разводы, и мы теперь точно как та пара на картине! Как он это сделал? Наверное, взял фотку, на которой я целую свою руку, а потом вставил на нее и себя.

Записка: «Ты спросила, каково это. Вот как это бывает. Не хочу быть тебе просто другом».

И я тоже.

Встретить родственную душу – это действительно как войти в знакомый дом. Я действительно все узнаю. Я смогла бы ориентироваться в темноте. Библия рулит.

Я беру снимок с поцелуем. Я пойду с ним в «Ла-Луне» и скажу, что тоже не хочу быть ему просто другом…

Тут я слышу поднимающиеся по лестнице шаги, громкие, поспешные, и смех. Потом раздается голос Оскара:

– Классно, что набрали лишних официантов. Шлем вон там. И дам тебе свою куртку. На мотоцикле будет холодно.

– Я так рада, что мы наконец встретились. – Это голос девушки. И не Софии из Трансильвании. О нет, умоляю. Мне словно смяли грудную клетку. И на решение у меня около секунды. Я действую, как в плохом кино, ныряю в шкаф и закрываюсь там, прежде чем Оскар начинает топать по комнате. Мне совсем не понравилось, как эта девица сказала «встретились». Вообще ни разу. Это однозначно подразумевало интимную встречу. Поцелуи в губы, в его закрытые глаза, шрамы, татуировку с прекрасным синим конем.

Оскар: Я уверен, что оставил куртку здесь.

Девушка: Кто это? Хорошенькая.

Шелест, шелест. Он что, убирает мои фотографии с глаз долой?

Девушка (напряженно): Это твоя подруга?

Оскар: Нет, она мне никто. Это просто учебный проект.

Удар ножом, в самый центр груди.

Девушка: Точно? Слишком уж много фоток одной и той же девчонки.

Оскар: Она мне вообще никто. Лучше иди сюда. Садись на коленочки.

Иди сюда. Садись на коленочки?

Я сказала ножом? Нет, ледорубом.

На этот раз я уверена, что эти ахи-вздохи никак не связаны с пончиками. И я также уверена, что сейчас я не перепутала интим с дружбой, как в случае с Софией. Я не понимаю. Никак. Как может тот самый человек, который вот так меня сфотографировал и написал мне эти записки, целоваться за дверью с другой? Иногда он помимо пыхтения называет ее по имени: Брук. Это ад. Это, наверное, кармическая расплата за то, как я в прошлый раз закрылась в шкафу, когда не следовало.

Я не могу тут больше оставаться.

Вообще никто распахивает дверь. Девчонка вскакивает с его колен, как до смерти напуганная кошка. У нее длинные волнистые каштановые волосы и миндалевидные глаза, которые при виде меня вылезли на лоб. Дрожащими пальцами она принимается застегивать свою рубашку.