Седулий мог быть доволен. Нововведение с пьесой удалось и отвлекло его прихожан от мыслей о развратной ночи. Но, увы, ненадолго. Лицедейства актеров скоро стали забываться, тем более что хмельные напитки и сытная пища уводили от благочестивых мыслей, заставляя подумать о плотских радостях.

К вечеру на лугу у водяной мельницы развели большой костер. Сложили в кучу дрова и солому, а сверху все покрыли зелеными ветками, чтобы дым был гуще. Матери подносили к огню детей, заставляли их побегать в дыму, ибо считалось, что дым от костра Иоаннова дня очень целебен. Эмма тоже подошла к пламени с Герлок на руках. Девочке это не нравилось, она обнимала мать за шею, отворачивалась от дыма. Хотя другая детвора с удовольствием прыгала у костра, смеялась, глядя, как взрослые бросают в огонь восковые фигурки домашних животных, произнося при этом древние заговоры и прося огонь уберечь их живность от хворей.

Мимо огня прогнали стадо коров – тоже примета. Считалось, что это предохранит скотину от падежа и колдовских наговоров. В костер бросили и живую лисицу, являвшуюся воплощением колдовских сил. Эмма не выдержала визга несчастного животного, хотела уйти, но Герлок стала вырываться, хныкать, и, едва мать опустила ее на землю, вприпрыжку побежала к сидевшему поодаль Бруно. Он усадил Герлок к себе на колено, стал поить ее из чаши сладким медовым напитком.

Когда над грядами гор поднялась полная яркая луна, веселье шло вовсю. Водили хороводы, пели, катали зажженные колеса по склону холма. Все были уже изрядно выпившими, шутки становились все более легкомысленными. Молодежь прыгала через огонь, парни ловили девушек и раскачивали их над угольями. Считалось, что это предохранит их от ломоты в пояснице от тяжелой работы. Но некоторые старались тут же стащить с них одежду. Женщины визжали, кто вырывался, кто с охотой позволял себя раздеть. Бежали к лесу, но не слишком быстро, чтобы их могли догнать. Даже некоторые молодые послушники, заметив, что их настоятель удалился, не прочь были улизнуть в лес, надеясь, что успеют развлечься до того, как придет время идти к полуночной и настоятель строго осмотрит наличие в церкви братии.

Эмма решила, что и ей пора удалиться. Пошла забрать заснувшую на плече Бруно дочь. Бруно бережно уложил ей на руки ребенка.

– Я буду ждать вас ночью в лесу.

В его голосе было столько страсти, что у Эммы сильно забилось сердце. Постаралась отшутиться.

– Не думаю, Бруно. На тебя многие будут охотиться. Тебе будет не до меня.

За стенами монастыря было относительно тихо. Зная, что ей не дождаться Муммы, Эмма уложила Герлок, а сама прилегла рядом. Но заснуть не могла. Было душно, долетавший в окна шум не давал успокоиться. Ворочалась с боку на бок. В голову лезли всякие неспокойные мысли.

В полночь в базилике аббатства раздалось стройное мужское пение. Эмма прислушивалась к его голосам. Интересно, скольких недосчитается сегодня на полуночной Седулий? Сколькие предпочтут принять суровую епитимью, лишь бы хоть раз в году отдаться старым верованиям языческой ночи? Она закрыла глаза. Представила, как парочки сплетаются на пашнях и грядках, ибо это, считалось, увеличивает плодородие земли. А за ними недоуменно наблюдает оставленный на ночь под открытым небом скот: ходило поверье, что в эту ночь живность вне стен более в безопасности, чем под крышей, куда из леса могут пробраться и напроказить лесные духи.

Эмма резко села, ей не спалось. Дышала тяжело, сердце стучало о ребра. «Это пройдет, – думала Эмма, прижимая руку к груди. – Такое бывало со мной и ранее. Это исчезнет, едва взойдет солнце, едва люди соберутся встречать восход Иоанновой ночи. Восход в это утро всегда удивительно прекрасен. Весь мир замирает в гармонии умиротворения. И так же утихомириваются сердца. Но успокоюсь ли я?»

Ах, уйти бы сейчас в лес, носиться по влажной от росы траве, окунуться в светлую от лунного сияния заводь. А потом ощутить, как тебя нетерпеливо обнимут чьи-то руки…

Она испугалась собственных мыслей. Скотство – так называл это настоятель Седулий. И вот она лежит рядом со своей дочерью, со своим маленьким ангелочком и страстно жаждет испытать это безрассудное безумие… это скотство…

– Господи Иисусе!

Она даже вздрогнула от собственных мыслей.

Герлок безмятежно спала, и Эмма решила выйти глотнуть свежего воздуха.

Служба уже закончилась. В монастыре было тихо. Из лесу долетал протяжный крик совы, а из-за ограды, со стороны, где в селении горели костры, слышались голоса тех, кто уже не так молод, чтобы совершать глупости или просто предпочитает ночные рассказы у догоравшего костра. Кто-то пел, звонко, протяжно.

Эмма вздохнула. Ночной воздух был удивительно чист и свеж. Горы рисовались угольно-черной стеной на фоне серебристо мерцающего отсветами луны неба. Ночь летнего солнцестояния, самая короткая ночь в году. Когда-то в такую же ночь ее едва не принесли в жертву древним богам. И спас ее Ролло…

От этого воспоминания ей стало совсем плохо. Она вдруг почувствовала себя едва ли не древней старухой, прожившей множество жизней и на старости лет оказавшейся всеми забытой, заброшенной.

«Я буду ждать вас ночью в лесу», – вспомнила она и вздрогнула.

В окошке скриптория она заметила свет. Прошла туда. Так она и знала – Седулий. Она видела его со спины – исхудавший, седой, словно усохший. Небось ушел весь в чтение очередной рукописи.

Он так увлекся, что заметил ее присутствие, лишь когда застилавший пол тростник затрещал совсем близко. Вздрогнул.

– Как ты напугала меня, дочь моя.

Он словно что-то хотел заслонить от нее. Но она все же заметила. Книга, огромная книга, какую он захлопнул. И великолепный переплет. Темный бархат весь мерцал в раме из золоченых узоров, сверкали крупные каменья инкрустации, а посредине с изумительным изяществом был вделан рубиновый плоский крест.

– Какая красота! Новая книга?

Седулий словно смутился.

– Евангелие от Матфея.

Раз уж она пришла, он и ей предложил полюбоваться новым приобретением. Застежки у книги были в форме оскаленных мифических чудовищ; листы – самый дорогостоящий пергамент – из кожи мертворожденных ягнят, текст выведен удивительно красиво, а заглавные буквы на каждой странице изукрашены яркими миниатюрами.

– Редкостная вещь. Подобное я видела только у некоего епископа Франкона. Но он был очень богат.

Седулий уловил язвительные нотки в ее голосе. Нахмурился.

– Сия книга приумножит славу вверенной мне обители.

– И привлечет немало алчных сердец к вашему уединенному монастырю, – заметила Эмма.

Седулий нахмурился, отложил книгу. Она так и сверкнула драгоценной оправой. Он уже понял, о чем сейчас заговорит Эмма. О стоимости этого сокровища.

– Мы можем себе это позволить.

– Благодаря вырученным за руду деньгам.

Он лишь кивнул.