Он вдруг заулыбался гордой, полубезумной улыбкой. Эмма закрыла глаза. Как она раньше не замечала, сколь он ужасен? И отвратителен, сумасшедший изверг, возомнивший себя святым Иосифом.

Ее внимание привлек какой-то шорох. Она сжалась, увидев, как Видегунд зажигает один факел за другим, втыкая их в расселины скал, пока все пространство подземной пещеры не наполнилось светом.

– Что ты собираешься делать? – испуганно спросила она.

Он оглянулся, улыбался гордо и счастливо.

– Я покажу вам. Я покажу истинный лик Мадонны.

И он сорвал дерюжное покрывало с неоконченной поделки.

Это была она сама. Небольшая, выполненная лишь наполовину, фигурка из светлого известняка. По пояс она была выточена с удивительным мастерством, а дальше исчезала в груде изломанного камня. У Эммы расширились глаза. Она была изображена нагой, с распущенными волосами и распростертыми руками. А на холодной белизне камня груди зигзаг – шрам после меча Рагнара. Откуда Видегунд мог знать о нем? Она сразу догадалась. Он видел ее купающейся у водопада Эльфов. И видел, чем она занималась с подошедшим Тьерри.

Она застонала, прикрыв глаза.

– О боже! Я ведь искала в тебе поддержку, Видегунд, после того, как обнаружила Тьерри… Ты же убил его…

– Убил, убил, убил! – закричал сумасшедший, вызвав ответ подземелья эхом. – Я не убивал, я защищал вас… Ограждал от этих потных тел, похотливых лобзаний! Тьерри, Бруно, Бальдерик…

– Бальдерика ты тоже?..

– Да!

Его опять стало трясти.

– Этот щенок… Как он смел! Даже Бруно был возмущен.

– Он ведь был совсем еще ребенком… – простонала Эмма.

– Он был развратником, осмелившимся на святотатство. На прикосновение к моей Мадонне. И я избавился от него. Меня бы никто не заподозрил. Даже вы. Пусть все думают, что это оборотень. Но отец Седулий велел мне закопать его…

– Седулий? – изумилась Эмма. – Он что, знал?!.

Она не находила слов, но Видегунд кивнул.

– Он называл это исповедью. Я рассказывал ему все. И он молился за меня, хотя я и доказывал ему, что так поступить мне было предсказано свыше.

Седулий! Эмма вспомнила, как сама подозревала настоятеля, и вдруг подумала, что этот человек, несший светоч христианства во мрак душ диких лесных людей, по сути, являлся соучастником жутких преступлений.

Ей хотелось плакать.

– О, Боже всемогущий! Как ты так мог, Видегунд?! Ты защищал в моем лице Богоматерь, но должен же был понять, что стал палачом. Ведь я – не святая Дева, я – обычная женщина и…

Она умолкла и сжалась, когда он шагнул к ней.

– Молчите! Вы просто беспомощны и слабы. Я же сделаю вас сильной. Я огражу вас от греховного мира. Я оставлю вас здесь. И вы поймете, что созданы, чтобы нести людям образ прекрасной Девы Марии. Никто не узнает, где вы. Никто не найдет вас здесь, под землей. Ведь здесь тихо и величественно – как в храме. И я буду ваять вас. И когда я вынесу людям облик Мадонны – чистой, нагой, прекрасной, – они поймут, что вы и есть прообраз Богоматери, и сердца их исполнятся верой.

Он говорил еще и еще, ходил по пещере, размахивая руками, отчего его тень на стенах множилась и искажалась. Он нес сущий бред, в котором смешивались исковерканный религиозный пыл и патологическое остервенение маньяка. Но Эмма перестала его слушать, внезапно осознав, какую участь он ей приготовил – навечно похоронить в жутком подземелье. Ее прошиб озноб при этой мысли, но она заставила себя думать, что предпринять. В ее пользу говорило то, что он не собирается растерзать ее сразу же. Значит, у нее будет время, чтобы все обдумать и попытаться бежать. Ей надо как-то обмануть этого сумасшедшего, убедить, что даже если он ее отпустит, она согласится жить непорочной жизнью святой и позволит ему делать с нее статую.

Когда он наконец умолк, она сказала ему, что верит в его особую миссию, что даже горда, что станет прообразом святой Девы. Но он не должен забывать, что Мария была матерью и любила своего сына младенца Иисуса, так и она любит свою дочь и будет скучать по ней. Поэтому она не сможет вечно жить здесь под землей. Ей нужна Герлок.

Он словно был застигнут врасплох. По своему искаженному понятию, он не желал ей зла, не желал ее огорчать. И он нашел выход, заявив, что, когда ей захочется видеть дочь, он выкрадет ее и принесет сюда.

У Эммы словно все оборвалось внутри. Какое-то время она молчала, не в силах вымолвить ни слова. Потом втянула воздух, словно сделав глоток воды.

– Пусть пока Герлок остается с Муммой. Ты слышишь меня, Видегунд? Не трогай мою дочь!

Она почти выкрикнула это. Он словно недоумевал. Ведь только что она просила о встрече с девочкой. Однако – на все ее воля.

– А как же ты объяснишь людям, где я? – спрашивала Эмма. – Если я навсегда останусь в горе, то тебе-то придется уходить отсюда. Ибо нам нужна будет пища, и там ты встретишь людей.

– На первое время нам хватит, – и он указал на копченый окорок. – Потом я принесу еще что-нибудь. Да, я буду уходить. Меня никто ни в чем не заподозрит. Все спишут на оборотня. А о вас скажут, что госпожу заманили духи гор.

– Ну а как же Седулий? Он ведь все знает.

– Он будет молчать, – вскинул голову Видегунд. – Молчать, как и ранее.

Эмма, после того, что узнала, была готова в это поверить, но тем не менее стала убеждать Видегунда пойти объясниться с настоятелем. Ей просто необходимо было, чтобы он ушел, а тогда, возможно, ей удастся бежать.

В конце концов Видегунд согласился выйти из горы: и чтобы поговорить с Седулием, и чтобы узнать, что происходит снаружи. Но, уже одевшись и взяв лук, предупредил Эмму, чтобы она не смела уходить, ибо вокруг вся полость горы прорезана переходами и пещерами. Она просто заблудится в подземелье, и тогда даже он не сумеет ее найти.

И все же, когда он ушел, Эмма тут же решила попробовать. Это был ее шанс, и она не хотела сдаваться. Торопливо одевшись, она взяла один из факелов, пошла во мрак, стараясь оставлять следы копоти на стене на случай, если понадобится вернуться.

Но вернуться ей вскоре пришлось. Она рассчитывала, что найдет водный проход под горой, но, наткнувшись на целый лабиринт переходов, вынуждена была оставить поиски. Побоялась и в самом деле заблудиться. И тогда пришло отчаяние. Она была как в ловушке. Мрак пещеры давил и пугал, выхода же она не знала.

Она расплакалась. Плакала долго, пока не распухло от плача лицо. Пожалуй, после пережитого напряжения от слез ей стало даже легче. Сидела, глядя, как догорают факелы. Видегунда не было долго, но она не желала, чтобы он приходил. Когда огонь стал угасать, она зажгла новый. Почувствовала, что голодна. Поела. Что ж, если в ней есть силы, чтобы чувствовать желание тепла и пищи, значит, она найдет силы и чтобы выбраться отсюда. Не может же она поддаться желанию безумного Видегунда и навсегда остаться с ним под землей! Иначе она тоже станет безумной.