Они обменялись многозначительными взглядами, а Кирилл уловил знакомый запах — не гари или табака, а чего-то горько-сладкого, немного душного. Он сразу вспомнил тот вечер, когда шел к старику Хайнцу и встретил «космического охотника». От него несло тем же!

— Древесина сандалового дерева богата эфирными маслами, — сообщил криминалист. — И они выделяются при нагревании.

— Это всем известно, — пожал плечами Иванов. — Поэтому из него делают не только трубки, но еще ароматические палочки.

— Еще четки, — заметил Хан. — Тепло тела тоже может запустить механизм выброса паров, пусть и не такой мощный.

— Это как раз полезно. Для кожи рук точно, ну и для нервной системы. Но если эфирные масла горят и смешиваются, то это опасно. Надышавшись ими, можно умом тронуться. Галлюцинации обеспечены точно, как и головная боль, скачки давления.

— Старик умер от того, что курил трубку из сандалового дерева? — недоверчиво проговорил Кир.

— Конечно, нет. Ее заправили не только обычным табаком, но и ядовитым растением. Скорее всего, перетертым корнем веха, который растет на берегах водоемов, в том числе у озера на соседней улице. Возможно, сушеными ягодами красавки — ее еще белладонной называют. Или листья табака просто обработали соком аконита. Его в древности использовали для отравления стрел.

Майор тяжело посмотрел на коллегу-криминалиста, и тот сразу замолк.

— Больше не задерживаем вас, господин Ханов, — обратился он к Киру. — Если будут вопросы, позвоним.

— Я завтра улетаю. — Он понял, что сегодня уже не получится.

— Спасибо, что предупредили. Ауфидерзейн.

Хан распрощался с полицейскими и с удовольствием покинул квартиру. Эфирные масла, смешанные с природными ядами, казалось, пропитали ее.

«Теперь понятно, почему я был не в себе, — подумал Кир, испытав сначала злость, потом облегчение. — Когда я явился к Фредди, камин горел, наполняя помещение жаром и запахами. Мое сознание помутилось, и кошмары стали следствием!»

Хан шел по Краузе, полной грудью вдыхая чистый воздух. Ему снилась и эта улица, только по ней он бежал за красивой дамой, похожей на ту, что увидел в самолете.

Букет, который он оставил на лавке, так и лежал. Кирилл подобрал его: не такой уж и страшный. Скромный, да. Сейчас продают другие: пышные, яркие, причудливые. Но в этом букете своя прелесть, как в охапке сирени или трех тюльпанах. Как в огородных астрах. Как в ветках вербы…

Кирилл решил подарить цветы Элизабет Олдридж. Она живет на Альтен-штрассе, а ему все равно проходить по ней, чтобы дойти до остановки автобуса.

Он достиг дома под номером сорок шесть. Двухэтажный, довольно красивый, без лавки, аптеки или медкабинета на первом этаже. Особнячок был полностью жилым. И возле него рос шикарный клен, мощный, высоченный. Кир заскользил взглядом по его стволу и наткнулся на одно из окон. В нем он увидел лицо…

Женское!

И как будто знакомое.

Опять барышня из сна? Или самолета?

Кирилла резко затошнило. Он посмотрел на букет из невзрачных цветов. Может, среди них есть вех, что фрау Ингрид сорвала у протекающей рядом речушки? Откуда старухе знать, что он ядовитый?

Хан отшвырнул веник, вытер руки влажной салфеткой, затем снова поднял голову. В окне никого не было.

Женщина привиделась? Или просто отошла?

Выяснять не хотелось. Кирилл Ханов решил, что хватит с него Берлина и немецких родственников. Никогда раньше он так не хотел поскорее вернуться домой, в Россию.

Она подошла к патефону, который снился ей этой ночью. Он самое ценное, что есть в доме? Это вряд ли. Хотя…

Бетти посмотрела на логотип фирмы-производителя — «Орион». Открыла интернет в телефоне и забила: «Купить патефон», указала марку. Поисковик выдал цены от трехсот евро до шестисот. Не бросовая вещь, но и не та, на которой можно хорошо заработать, так что пусть патефон стоит в память о Клаусе. И хорошо, что он рабочий, можно поставить пластинку. Да не ту дурацкую, которую они с Борей прослушали по настоянию Клауса. Были в его коллекции и другие.

Бетти выбрала ту, на которой была записана Марлен Дитрих. И когда зазвучал ее голос, пошла собираться. Борис пригласил их на ужин, и хотелось в кои веки выглядеть шикарно. Элизабет умела и это. Когда жила с Дэвидом, то ходила куколкой на все их снобистские вечеринки. И наряжалась, и красилась, и волосы укладывала.

За последнее время Бетти отвыкла от этого. Но для женщины вспомнить о том, как себя подать в наилучшем свете, все равно что спустя десять лет сесть на велосипед или встать на коньки. Получится не сразу, но… Получится!

Она уединилась в спальне и, распахнув шкаф, стала осматривать его содержимое. Штаны, футболки, худи, комбинезоны — все, что носилось регулярно, было оставлено без внимания. Но и вечерние платья, что висели в чехлах, были проигнорированы — в них она выходила в свет с Дэвидом. Сейчас ей нужно было что-то среднее: и красивое, и удобное. То, в чем хорошо выглядишь и что не мешает свободно ходить, сидеть. Она достала платьишко, которое хранила как память. О Парисе! Именно он подарил ей его. Увидел в витрине брендового магазина и понял, что оно сшито как будто специально для Бетти. Не вычурное, а скорее скромное: верх — водолазка, низ — трапецией. Ткань трикотажная, цвет болотный, разбавленный брызгами изумруда по подолу. Вроде ничего особенного, но Бетти в нем выглядела потрясающе — женственно, игриво. А весьма специфический цвет не превращал ее в болезненную девицу, а подчеркивал румянец и придавал блеск глазам. Когда начались распродажи, Парис купил Бетти это платье и отдал за него треть зарплаты: даже с семидесятипроцентной скидкой вещи от-кутюр стоили сотни фунтов.

Отправив Парису мысленный поцелуй (дружеский, естественно!), Элизабет натянула на себя платье. Она немного похудела за последнее время, но оно все равно прекрасно облегало грудь и талию. Вот что значит хороший материал! И он к тому же почти не мнется. Побрызгать его водичкой из пульверизатора, и сам разгладится.

В дверь поскреблись, когда Бетти начала наносить макияж.

— Даша, ты?

— Ага.

— Заходи.

Сестра Бори просочилась в комнату. На ней были все те же спортивные штаны.

— Ты почему еще не готова? — требовательно спросила Бетти.

— Я решила, что не пойду с вами.

— Почему?

— Хочу дать вам возможность побыть наедине.

— Даша, мы провели ночь вместе. И если все у нас получится, их будет еще множество. А ты в Берлине впервые и послезавтра улетаешь. Я хочу показать вам с братом город, который люблю. Не дури, иди одевайся.

— А мне кажется, я вам мешаю, — вздохнула та и плюхнулась на кровать вместо того, чтобы бежать в свою комнату. — Между вами такая химия, что мне немного неловко. Вы обнимаетесь, и я понимаю, что, если бы не мое присутствие, вы занялись бы любовью.