которым убежали его друзья, видно не было. Теперь на их месте возвышалась гора поваленных кедров, и к горлу подступил нехороший ком. Самодел оказался зверем, который распробовал вкус человеческой крови и хотел еще. Разноцветное болото беспокойно колыхалось, и не думая спадать. «Если это бог, то бог разгневанный», — подумал Кай, меряя шагами островок. Почему самодел не причинил ему вреда, но жестоко обжег Тупэ с Десятой? От того ли, что они верили в его «грибковое» происхождение, а он признавал его Богом? Версию подтверждало и то, что на теле Валентина ожогов тоже не наблюдалось. Впрочем, тот ведь все время прятался. Что такого знал о Хищиде калюстианец, чего не было известно опытным искателям?

До холма с тропой Кая отделяли три или четыре метра. Он не знал, какова глубина самодела в образовавшемся рву, но вариантов было немного: либо он провалится с головой, либо перейдет его вброд. Дальше было еще проще. Если самодел — грибок, то Кай или станет чантом, или что-нибудь себе обожжет. А если самодел — божественная плоть Калюсты, то он получит ответ на давно мучивший вопрос.

Он шагнул. Самодел принял его с чавканьем и стал медленно проглатывать. Это было странное чувство. Никогда раньше ему не было так спокойно и уютно. Тело провалилось в разноцветную массу по пояс и остановилось, так как под ногами стало твердо. Кай раскинул руки, ловя равновесие, и огляделся. Без сомнений он топтал ногами Бога. Самодел оборачивался вокруг него так ласково и заботливо, что, казалось, будто Тупэ обжегся обо что-то другое. Кай попытался сделать шаг, и у него получилось. Масса сопротивлялась, но движениям не препятствовала. Восхитительное тепло навевало мысли о родном и светлом. От него кружилась голова, и наворачивались на глаза слезы. Покопавшись в воспоминаниях, Кай так и не нашел названия охватившего его чувства.

Он дошел до середины лужи, когда услышал голос. С ним говорил Калюста, однако если прежде бог ограничивался советами и наставлениями, то сейчас он окружил его невероятной, самой настоящей божественной любовью.

«Ты голоден? — заботливо спрашивал Калюста. — В весеннем лесу мало еды, но через триста метров по Птичьей Тропе будет старый кедр с обгоревшей вершиной. В нем есть дупло с грибами и орехами грызунов, которые зиму не пережили. Там же недалеко есть поляна с диким луком. Грибы, лук и орехи — это питательно и полезно».

«Спасибо, что не предложил гусениц», — огрызнулся про себя Кай, но сердиться на запоздалую заботу Калюсты было глупо.

«Не забудь просушить ноги, когда выйдешь на берег, — продолжал нашептывать Бог. — Идти еще долго, а новая мозоль тебе помешает».

Каю показалось, что Калюста перепутал себя с его матерью, которой, впрочем, у Кая никогда не было.

«Где ты так сильно порезался? И еще эта ссадина на лице… Сейчас мы все подлечим. Будь осторожнее. У многих кустарников ядовитые шипы, тебе лучше забрать куртку у Десятой».

Жжение на плече стало меньше, а потом и вовсе исчезло. Кай опустил глаза на ладони и не увидел ни одной ранки, а ведь он хорошо помнил, что их покрывала сеть царапин и ссадин. Да, в такого заботливого Бога было трудно не верить.

«Тебе надо поспать, — с тревогой произнес Калюста. — В последнюю ночь ты почти не отдохнул. И больше не соглашайся таскать тяжести. У тебя крепкие спина и ноги, но побереги их для других дел. А поспать можешь прямо здесь. Вот так тебе будет удобно?»

Самодел вокруг заколыхался и пополз в стороны, образуя воронку. На дне показалась твердая земля, покрытая мокрой травой — Калюста предлагал ему отдых весьма своеобразно. С другой стороны, почему бы не воспользоваться такой возможностью? Кай понял, что ему, действительно, хотелось спать. Он свернется клубком, а Калюста накроет его собою сверху. Он поспит, а дела подождут. Правда, Кай уже и не помнил, какие у него были дела в этом лесу. Стоять посреди Калюсты и принимать его заботу вдруг стало до того приятно, что Кай твердо решил — больше он не сделает ни шагу.

Камень больно ударил его в голову и рассек лоб. Кровь залила лицо почти мгновенно.

— Да очнись же, дурак!

На холме стоял Валентин и собирался бросать в него второй камень. Кай растерянно поморгал, отер кровь и заметил еще несколько камней рядом, уже почти поглощенных самоделом. Воронка исчезла, и Бог снова тепло обнимал его, пытаясь подобраться к раненной скуле.

— Я тут уже охрип тебя звать! — сердито закричал грандир. — Выбирайся скорее из этого болота. Если захотел стать чантом, сказал бы раньше. Я бы столько сил на тебя не тратил.

— Он разговаривает со мной! — Кай еще не мог избавиться от восхитительного чувства, охватившего его после общения с Калюстой. — Это Бог! Смотри, мои царапины исчезли! Он их вылечил.

— Это не бог, а Хищида Ядозубая, — вздохнул Валентин. — Надо уходить. С твоими товарищами все в порядке, если тебе это интересно. Ждут нас на Птичьей Тропе.

Но Каю еще не хотелось возвращаться к прежнему миру. Его по-прежнему охватывал восторг, граничащий с ликованием.

— Самодел нам не враг! — закричал он, не в силах подобрать слов для незнакомого чувства.

— Скажи это тем солдатам, которые утонули в Хищиде, — отмахнулся грандир. — И Тупэ с Десятой. Но для начала посмотри на их ожоги, а потом говори о безобидности этого болота.

— Это все потому, что они не верят в Калюсту-самодела, — упрямо заявил Кай. — Тупэ думает, что самодел — это Хищида, Десятая, наверное, тоже. Поэтому они и пострадали. А вот ты лукавишь. На тебе нет ни одного ожога, значит, ты тоже веришь, что вокруг нас Калюста! И не нужно никаких побрякушек от твоего Патронага. У меня нет этой дурацкой Звезды Света, и я не обжегся, смотри! Я стою в самоделе по пояс, и мне никогда раньше не было так приятно!

— Ты гомункул, — процедил грандир. — С тобой все по-другому. А я ношу в кармане Звезду Света, как и Райзор. Поэтому мы и не получили ожогов.

С этими словами Валентин засунул руку в штаны и извлек медальон. Кай фыркнул.

— Почему бы вам тогда просто не раздать эти штуки людям? — спросил он, с неохотой выбираясь из самодела на сушу. — Зачем требовать от них веры в Патронага и Калюсту? Если вы такие милосердные, что хотите всех спасти, то почему ставите условие? Разве оно уместно, когда речь идет о спасении человеческой жизни?

— Ты живешь всего три месяца, а уже научился двойным стандартам, — спокойно ответил грандир. — Звезда Света не сработает, если