— Значит, фактически единственная надежда у нас на Колосову и ее спецтехнику?

— В принципе да. Во всяком случае, она, по Крайней мере, сможет ее обнаружить, даже если Полина поставит так называемую сферическую имитацию…

— Это, простите, что такое?

— Это значит, что все граждане, которые будут смотреть на нее сверху, с боков и даже снизу, находясь внутри или на границе сферы с определенным радиусом, увидят вместо нее то, что она захочет показать публике. Старушку, ребенка, крокодила, Птицына или Максимова… А могут, повторяю, вообще ничего не увидеть.

— И каков же радиус этой сферы?

— Пока предполагают, что он может достигать километра, а точно попросту неизвестно.

— А она случайно не может сидеть где-нибудь здесь, поблизости от забора или даже в этой комнате? — полушутя спросил Птицын, хотя настроения пошутить у него особо не просматривалось.

— В принципе да, — совершенно серьезно произнес Кирилл Петрович. — Единственно, кто может помочь, — это собачка. Для того чтоб заполаскивать мозги людям и животным, нужны, соответственно, разные частоты, длины волн и так далее. То есть, если ты поставил имитацию для людей, собаки увидят тебя прежним. А если взялся управлять собаками, то придется показываться людям таким, какой ты есть.

— Значит, техника Колосовой — тоже вроде собаки?

— По крайней мере, она может дать реальное изображение объекта, — сухо кивнул хозяин.

— Уже теплее стало! — порадовался Генрих.

— Боюсь, что всего на несколько градусов, — покачал головой Максимов. — Прибором пользуется человек. На прибор Полина воздействовать не может, но запросто может воздействовать на человека, на ту же Колосову, например. И наша Ирина Михайловна будет видеть на экране вовсе не то, что он показывает. Здорово?

— Да уж чего здорового… — нахмурился Птицын.

— Вот именно, — произнес Кирилл Петрович. — Тем не менее нам поставлена задача отловить Полину живьем, если она появится на территории области.

— А попросту уничтожить, стало быть, нельзя?

— Нет. На это можно пойти только в одном случае — если она, допустим, начнет искать контакты с зарубежьем и захочет уйти за границу.

— Есть такая опасность? Она что, чей-то агент?

— Нет, пока ни в чем таком ее не уличали. Но, согласись, имея такие способности, как у нее, грех ими не воспользоваться.

— Ну, тогда, я думаю, она бы не сюда, в область, побежала, а прямо в американское посольство. Кстати, а что ее могло к нам потянуть?

— В прошлом году, если помнишь, ее бабушку, проживавшую в селе Васильеве, застрелили из авторучки отравленной иглой…

— Конечно, помню. Из-за бумаг со всякими старинными рецептами, которые Полина продала корреспонденту Андрею Рыжикову. Но ведь мы все эти бумаги вроде бы уже изъяли…

— К сожалению, при ближайшем рассмотрении этого самого «лечебника» выяснилось, что там кое-чего не хватает. Больше десятка страниц, написанных самой бабушкой Нефедовой. Конечно, они могли быть уничтожены, но кто его знает, может, они спрятаны в доме покойной старушки или где-то в окрестностях…

— И Полине они зачем-то понадобились?

— Вполне возможно. Во всяком случае, не исключено.

— А что там могло быть, на этих страницах?

— У руководства есть кое-какие предположения, но пока оно их до нас не доводит. Так или иначе, узнать о том, что там было, как и то, существуют ли эти страницы в настоящее время, можно будет только в том случае, если Полина: появится в области.

— Между прочим, она ведь могла куда угодно уехать, — заметил Птицын. — Ей ведь вовсе не обязательно могут понадобиться эти странички. Кроме того, три дня прошло. Это, знаешь ли, немалое время! Можно хрен знает куда пролезть и черт-те куда улететь — при эдаких-то способностях!

— Тем не менее, — спокойно произнес Максимов, — мы должны быть исполнительными людьми. Наше дело — здешняя область. За «хрен знает куда» мы ответственности не несем. Вот ты ее и будешь караулить в Васильеве…

В нескольких сотнях километров от этой провинциальной дачки, совсем неподалеку от стольного града Москвы, на более солидной даче в весьма престижном подмосковном посђлке происходила еще одна поздняя беседа. Она весьма существенно отличалась от той, которую вели между собой Максимов и Птицын.

Прежде всего отличие состояло в том, что собеседники были не военными, не бизнесменами или политиками, то есть людьми, которые слишком ценят себя и свое время, чтобы тратить его на относительно пустую болтовню, а интеллигентами, то есть людьми, для которых эта самая пустая болтовня является едва ли не основным содержанием жизни, а прозаические помыслы о хлебе насущном и прочих конкретных проблемах — неприятной необходимостью. Конечно, в тех случаях, когда с хлебом насущным происходят заминки и высокоответственный товарищ на небесах не внимает известному прошению «дашь нам днесь», разговоры интеллигентов тоже становятся более конкретными и деловыми, но когда с этим делом все в порядке и нет нужды скитаться с протянутой рукой — почему бы не потрепаться?

Наверное, режиссер Георгий Петрович Крикуха и сценарист Эмиль Владиславович Вредлинский могли бы выбрать и более конкретную тему для беседы. Вот уже несколько месяцев, как Крикуха запустил в производство новый сценарий Вредлинского под рабочим названием «Во имя Отца и Сына», рассказывающий о судьбе двух последних русских императоров — Александра III и Николая II. Сценарий был готов, деньги нашлись, актеры подобраны, машина запущена, и жадный до дела Крикуха, который довольно долго не имел возможности снимать по случаю отсутствия спонсоров, отснял уже около половины эпизодов. Причем примерно треть из них Крикуха поставил по-своему, то есть весьма далеко от первоначальных замыслов Эмиля Владиславовича. Вредлинский уже много лет сотрудничал с Крикухой и хорошо знал, что эти поправки ничего не испортят, а, напротив, только улучшат будущую картину. Гонорар за сценарий был уже получен, и, с чисто прагматической точки зрения, Вредлинский ровным счетом ничего не терял. Настаивать на том, чтобы Крикуха переснимал эпизоды «по Вредлинскому», Эмиль Владиславович тоже не собирался, потому что знал, что это потребует дополнительных средств, которые у спонсоров не выпросишь. Так что, со всех точек зрения, разговор, затеянный Вредлинским на веранде дачи, где они с Крикухой пили пиво и наслаждались летним вечером, был всего лишь приятной, но пустопорожней болтовней двух стареющих «шестидесятников».

— Понимаешь, Жора, — проникновенно сказал Вредлинский в то время, как его собеседник отщипывал коричневые волоконца от ребер воблы, — я совершенно с тобой согласен: да, мы делаем не документальное кино, но все же там действуют реальные исторические персонажи. И многие люди, знакомые с историей, будут улыбаться в бороды, помяни мое слово.