Доставалось и эмиграции. «Белогвардейский цирк» — на арене должен был выступить генерал Шкуро с труппой казаков, изображающих джигитов, но конферансье внезапно объявил: «Господа! Произошло прискорбное недоразумение. Оказывается, в цирке присутствуют несколько коммунистов. Так джигиты залезли в подвал и ни за что не хотят появляться на арену». Ах, это роковое слово «подвал»…

Или «Случай с тов. Бабушкиной» о том, как хулиган запугивал соседей по вагону, представляясь сотрудником ГПУ, и пробегавший по станции «гражданин» опоздал на поезд, завороженный «конспиративным» окликом.

«— В чем дело? — пробормотал толстяк, бледнея. — Честное слово…

Хулиган засуетился, соскочил с полки и побежал по вагону, не без огонька имитируя зловещее совещание, и возвратился к окну.

— На минуточку, на минуточку! — грозно поманил он пальцем.

— Ей-богу… Честное слово… — залепетал толстяк.

Раздался третий звонок.

Хулиган сощурил глаза и, подозрительно всматриваясь в похолодевшего толстяка, приговаривал:

— Пожалте-ка, пожалте-ка, гражданин…»

В «международных» фельетонах Катаев срамил «буржуазных политиков» всех стран, например, Черчилля, понадеявшегося дожить до «цивилизованного правительства» в России.

«— Ну что, как? — спросит твердокаменный старик в конце XX века. — Ну что, как? В России уже «цивилизованное» правительство?

— Увы, — ответят бессмертному Черчиллю внуки. — Увы, дедушка! В России, представьте себе, до сих пор правительство «нецивилизованное»».

Артист Григорий Ярон вспоминал, что в 1924 году Катаев вместе с сыном священника поэтом Евгением Венским (который в 1920-е годы несколько раз арестовывался за связи с белыми, а умер в 1943-м в ссылке) написали для Театра оперетты водевиль «Атлантида» — о приключениях белогвардейца с одним усом (второй ему оторвали при бегстве из Крыма) и поисках сказочной Атлантиды, которая в финале оказывалась одноименным большим рестораном. «В этом спектакле было много остроумия».

В 1924-м у Катаева вышел «Остров Эрендорф» — «роман с приключениями». Сначала он печатался в омской газете «Рабочий путь» и почти одновременно в «Уральском рабочем», отрывок взял «Огонек», а уже в 1925-м роман целиком появился в Москве в Государственном издательстве.

Именно в 1920-е годы в литературе возник «призыв» — создать советский приключенческий роман, замешенный на новейших «открытиях». Мариэтта Шагинян начала в 1923-м трилогию «Месс-Менд» (американские рабочие создали тайный союз и выяснили, что они, «творцы вещей», обладают над ними особой властью, магия переплетается с физикой, в противовес возникает тайный «союз фашистов»), Толстой (громыхнув «Аэлитой») в 1924-м подал заявку на авантюрный роман с воздушно-химической войной и мировой революцией, в итоге появился. «Гиперболоид инженера Гарина», Борис Лавренев в 1925-м написал фантасмагорический роман «Крушение республики Итль», даже Корней Чуковский в 1925-м выпустил «кино-роман» «Бородуля» про ученого, управлявшего погодой, советских сыщиков и подлых фашистов. Одним из первых стал, пожалуй, Илья Эренбург с «Необычайными похождениями Хулио Хуренито и его учеников», где загадочный пророк, ученый, мошенник в окружении последователей, включая автора, путешествует по Европе и Африке и попадает в революционную Россию.

Влияние книги Эренбурга было велико, ее похвалил Ленин.

Впрочем, сюжетно «Остров Эрендорф» стал пародией не столько на этот роман 1922 года, сколько на другой, 1923 года, того же автора — «Трест Д. Е. История гибели Европы». (Есть подозрение, что тогда же Катаев под псевдонимом М. Джемпсон написал роман «Уклоны мистера Пукса-младшего».)

Катаев вспоминал: «В отделе печати задумались — провинция плохо читает газеты. Решили печатать остросюжетные романы с продолжениями. Искали авторов. Сергей Ингулов вызвал меня и других югростовцев. Я написал «Остров Эрендорф», понравилось».

Американский профессор Грант сделал страшное открытие: Землю ждет катастрофа, старые материки исчезнут под водой прежде, чем возникнут новые, спасется лишь маленький остров в Атлантическом океане. Закулисный правитель мира, нью-йоркский «король королей» Матапаль решил на этом острове создать мир заново.

В идеологи проекта он позвал Эрендорфа (читай Эренбурга) — популярного писателя, стильного жовиального богача, пишущего много и легко.

Прогноз профессора оказался ошибочен из-за неисправного арифмометра. Под воду ушел именно «остров избранных». В воде уцелел лишь желтый чемодан с Эрендорфом, который, оказавшись на воздухе, немедленно затрещал: «Где здесь ближайшая редакция? У меня есть куча сенсационнейшего материала. Могу предложить и социальный романчик».

Итак, «Остров Эрендорф» — пародия не только на прозу Эренбурга, но главным образом на его персону.

Катаев язвил Эренбурга, так же как прежде Булгакова — однако всё за то же, что было так важно для него самого. И что его так восхищало. За литературную удачливость и шикарную жизнь.

Разве нет в демонстративном сибаритстве героя и в его ретивой писучести — авторской самопародии? А может быть, тут и веселая, нескрываемая зависть по отношению к пока недосягаемому успеху?

«Прибывшие заняли четыре лучших номера в миллиардерском флигеле фешенебельного отеля «Хулио Хуренито», который принадлежал, как и все, впрочем, в окружности на сто километров, господину Эрендорфу, самому влиятельному, популярному и знаменитому романисту земного шара.

Мистер Эрендорф лежал в полотняном шезлонге, задрав ноги на мраморный парапет террасы… Он ковырял в зубах иглой дикобраза… Он диктовал в радиотиподиктофон двенадцатую главу нового романа… и одновременно шестьдесят четыре типографии в разных частях света автоматически набирали на разных языках гранки нового сенсационного романа».

Не это ли dream (цветной сон, но и мечта) тогдашнего Катаева?

Литературовед Борис Фрезинский констатировал: «Неприязнь Катаева к Эренбургу была устойчивой». По его предположению, то, что в 1922–1923 годах в Берлине вышло много книг Эренбурга, вызвало у Катаева «злую зависть». Нет, едва ли злую. Впрочем, наверное, было из-за чего коситься: один писал своего «Хулио Хуренито» за чашкой кофе на бельгийском курорте Де-Панне как раз в то лето, когда другой бродил голодный и босой по пыльному Харькову.

В конце концов литературная игра обернулась бытовой реальностью — в 1940 году Катаев въехал на дачу Эренбурга в Переделкине!

Толковать всякую книгу можно без устали.

Я же напомнил бы еще несколько произведений, создавших сочный контекст авантюрно-сатирической литературы (к середине 1930-х жанр похоронили), где желтая развлекуха мешалась с пламенными красными лозунгами и куда вписался Катаев, с ходу застолбив себе место лидера.

Это и забытый Сергей Заяицкий — «Красавица с острова Люлю», «Земля без солнца», «Баклажаны», и все тот же Алексей Толстой — «Семь дней, в которые был ограблен мир» и более поздние «Необычайные приключения на волжском пароходе», и, например, некто Николай Борисов с абсурдистской повестью «Зеленые яблоки» («перевод с американского»), вышедшей в Харькове, а также ироническими боевиками «Укразия» и «Четверги мистера Дройда».