Я силой Яра отнёс её в ванную комнату и положил в набравшуюся больше, чем наполовину ванну. Её голова вынырнула из воды и уставилась на меня сверкающими глазами.

— Офигеть у тебя сила, Матвей! — воскликнула она. Конечно, воспитанная девушка никогда бы так не выразилась.

Я пожал плечами, мол, что есть, то есть.

Вдруг Лену посетила идея, я понял это по её внешнему виду яснее, чем даже если бы над ней загорелась лампочка, как в мультфильме.

— Матвей, а ты сможешь так держать меня во время секса? — спросила она озорно улыбаясь.

Это была действительно идея.

— Давай попробуем, — сказал я, сбрасывая халат.

Не буду вдаваться в подробности, но всё получилось. Повалявшись после этого со мной на кровати и подурачившись, Лена сказала, что хотела ещё успеть сегодня в какой-то магазин и, одевшись, убежала. Я остался дома один. На часах было всего только полпервого дня.

Я уселся за компьютер. Не прошло и получаса как подала признаки жизни «ладошка»:

— Матвей Михайлович, — раздался в трубке вежливый голос, — Василий Петров вам звонит. Помните? Секундант графа Озёрского.

— А, Василий Галактионович, добрый день, конечно, помню, — поздоровался я. — Как ваши дела?

— Дела себе идут, вот сегодня был на очередном допросе, — ответил тот, — звоню вам сообщить, что, наверное, скоро и вас вызовут.

— Да уж вызовут, — беспечно ответил я, — отец вот, сегодня ко мне заходил с утра. Валерия в каземат с дедом отвозили. А нам-то, как секундантам, по закону, тоже смертная казнь может выйти.

— Да я вот поэтому вам и звоню, — сказал Василий Галактионович, — слышал о вашем вчерашнем случае с журналистом.

— Да, было дело, — подтвердил я.

Интересно, оставался ли в тот день хоть один человек в благословенном Константинополе, который не слышал о моём знакомстве с Бенедиктом Баруховичем?

— Так вы бы поосторожнее, Матвей Михайлович, — произнёс Василий Петров. — Ведь это же может повлиять на решение суда не в вашу пользу. Да и меня, признаться, может затронуть.

— Признаю, Василий Галактионович, — согласился я, — что нам сейчас внимание лишнее не нужно. Никому из нас.

— Да мне оно никогда не нужно, собственно, — скромно сказал Василий Петров.

— Как и мне. Но, в той ситуации, мне кажется, я совершил правильный поступок, — продолжил я, — сегодня же я, например, остаюсь дома и буду оставаться, как минимум до своей служебной смены в Парящем дворце. Как раз на случай встречи с журналистами.

— Вот и прекрасно, вы меня успокоили, Матвей Михайлович, — в голосе Василия Галактионовича послышалось облегчение. — Глядишь и помилуют нас. Посидим месяцок, может быть даже не в каземате, а под домашним арестом, да и обойдётся.

Хорошо, что я ему не сказал, что даже дома меня умудрилась достать Таша Гиксман и попытаться втянуть в скандальную историю. С другой стороны — ещё не вечер, и Василий Галактионович может вскоре сам об этом узнать из Паутины.

— Вот и здорово, — ответил я Василию Петрову, — могу чем-то ещё помочь?

— Нет-нет, — ответил Василий Галактионович, — может быть я вам могу быть чем-нибудь полезен?

Одно удовольствие с таким собеседником разговаривать.

— Нет, спасибо, всего доброго, — ответил я.

— И вам всего доброго, — попрощался Василий Петров и отключился.

Вообще, необходимость сидеть дома была для меня только в радость. Я легко мог провести дома неделю, не выходя вообще и занимаясь своими любимыми делами: чтением, видеоиграми, размышлениями, просмотрами качественных фильмов и сериалов.

Если считать сегодняшний день, то до моей смены во дворце было ещё почти три дня. Времени, которое я мог провести наедине с собой получалось предостаточно. Я встал из-за компьютерного стола и улёгся на диван с томиком Аверченко.

Не успел я погрузиться в книгу, как в дверь снова позвонили. Я протянул руку, нащупал на журнальном столике беруши («береги уши»), какими ещё Одиссей спасался от песен Сирен. В дверь снова позвонили. Я услышал это, несмотря на затычки в ушах.

— Тарас! — крикнул я.

«Кошмар какой-то, совсем обленился» — подумал я.

И тут я вспомнил, что Тараса нет дома. Пришлось подниматься с дивана, вынимать беруши, заново завязывать пояс на халате и идти вниз самому. Открыв дверь, я увидел, что сама графиня Анастасия Владимировна Воронцова милостиво посчитала угодным удостоить меня визитом.

— Матвей Михайлович, добрый день, простите, что без предупреждения, — сразу затараторила она, не обращая внимания на то, что я предстал перед ней в домашнем халате.

— Добрый день, Анастасия Владимировна, — ответил я, — это вы простите мой внешний вид: я никого сегодня не ждал.

— Ах, Матвей Михайлович, я сейчас в таком состоянии, что даже не заметила, — начала обмахиваться веером графиня.

— Проходите же, — я посторонился.

Графиня Воронцова вошла в дверь и начала подниматься по лестнице. Пользуясь тем, что она стояла ко мне спиной, я взял свёрток с моим карабином, который по заказу слуги моего отца доставил Экин, и поставил его за дверь в комнате Тараса.

Мы поднялись в мои комнаты.

— Присядьте, Анастасия Владимировна, — я широко обвёл ладонью гостиную, предлагая ей самой выбрать место, куда сесть. — Я переоденусь и выйду к вам.

— Ах, не знаю, смогу ли я сейчас усидеть на месте, — завздыхала юная графиня, тем не менее садясь на диван.

Я заметил, как она бросила взгляд на книгу Аверченко и сразу отвернулась. Ещё бы, ведь эта книга не была любовным романом. Не была она даже сборником примитивных стишков о любви и одиночестве непонятой души. То есть, по мнению Анастасии Владимировны Воронцовой в этой книге не было абсолютно ничего, что могло бы быть достойно её внимания.

Я вернулся в спальню и прошёл в свою гардеробную. Там мне на глаза попался всё тот же домашний костюм, расшитый жар-птицами.

Я задумался. Два раза появляться перед графиней в одном и том же домашнем костюме немыслимо. Кстати, откуда у меня этот костюм вообще?

Оставив размышления об этом на потом, я принялся искать, что же ещё можно надеть. На глаза мне ничего подходящего не попадалось, а на долгие поиски не было времени: нельзя заставлять даму ждать. Взгляд мой снова упал на костюм с жар-птицами. Он лежал кучей, неаккуратно, и моё внимание привлекла его внутренняя сторона.

Я поднял рубашку от костюма и вывернул её наизнанку. Оказалось, что костюм двухсторонний и изнутри расшит русалками. Что ж, логично. Надев костюм на другую сторону, я задался вопросом, насколько это честно по отношению к графине: ведь фактически на мне та же самая одежда, нестиранная с нашей прошлой встречи позавчера. Не найдя ответа на этот вопрос, я отложил его до лучших времён