находился Благовещенский монастырь, на горе Городище, названной так потому, что прежде сюда доходили городские стены. Из-за наводнения это место превратилось теперь в остров; русские говорили, что такого наводнения здесь не было 20 лет; кругом все поля и леса лежали глубоко в воде, все монастыри и церкви казались островами, а здесь их было великое множество, они искусно построены и красивы по виду, что свидетельствует о величии и прежнем великолепии этого города, о котором так много говорят. Здесь процветали все виды торговли, это был непобедимый город; русские в своих хрониках рассказывают об этом то же самое, что и Юстинус[295]. Когда мужчины воевали в Азии, то их жены, которые не могли более обойтись без них, взяли своих рабов, или холопов, в мужья, а потом отправили их воевать с возвращающимися супругами, которые, думая, что перед ними слуги, разгоняли их кнутами. Поэтому одна гора поблизости носит название Холопья гора, и река, которую мы прошли, тоже сохранила это название, так как побежденные холопы были сброшены в нее. В настоящее время в Новгороде заняты восстановлением разрушенной крепости.

5 июня.

На этом острове нас оставили весь следующий день до вечера. В городе был большой праздник Варлаама[296], он похоронен в 7 верстах от города. Ему молятся во время наводнения, а также ежегодно в определенный день [6 ноября], когда все население с крестами, свечами, иконами и факелами идет молиться к его могиле; в других городах в этот день идут к соборам и совершают такую же церемонию, как здесь, где лежат останки этого святого.

Вечером, когда кончился праздник, пришли за нами; посол еще раньше направил человека в город с просьбой, чтобы приехали за нами, на что получил ответ: "Когда будет время, узнаете". От берега до гостиницы все было занято войсками, начальные люди были в лучшей одежде. Посла приняли на берегу большие шишки, если судить по одежде некоторых. Для посла и его офицеров прислали лошадей, таких пугливых, что стоило немалого труда их удержать, — они боялись знамен и барабанов, шли подпрыгивая, становились на дыбы. Та, на которой сидел посол, была с серебряной сбруей, увешана серебряными цепями и покрыта попоной из золотой парчи. Те, на которых мы сидели, были лишь немного менее великолепны. Пристав ехал справа от посла, толмач — слева, офицеры ехали впереди, слуги следовали за всеми.

Когда посол прибыл на постоялый двор, тот самый, где 17 лет назад умер господин Бург [в 1647 г.] — посол и бургомистр, — то молодой человек, приветствовавший посла при нашем приезде сюда, теперь снова произнес то же самое приветствие, справился о его здоровье и, сказав, что ему дадут столько же корма[297], сколько он получал в Москве, ушел. Я снова убедился, что люди часто забывают, чему их учили; этот юноша не делал ничего без толмача, который ему подсказывал: говорите, молчите, дайте руку, уходите и т.д.

Мимо нашего двора прошло шествие воинов: стрельцы, солдаты, крестьяне и горожане, вооруженные по-разному: одни так, другие эдак, они шли целыми группами по 50—60 человек, несли мушкеты без курка, без шомпола и фитиля, что выглядело смешно; их было примерно 1000 человек. Была пятница, когда нас внешне так важно встретили с 12 прекрасными лошадьми, столько же было нарядно одетых господ.

6 июня.

В субботу пришел пристав спросить от имени воеводы, не можем ли мы уехать в понедельник рано утром, они этого очень хотели бы; на это ответ посла был "нет", но во вторник — можно. Тогда он передал послу, что ему следовало бы поторопиться: поляки перешли Двину. Здесь нас угощали, как угощают уезжающих, т.е. плохо; украли у нас много корма из привозимого, не хотели давать ничего, кроме мяса, а оно сразу портится при здешней жаре. В Москве мы могли получить деньги за пищу, от которой мы отказывались, и на них покупать продукты по своему желанию. Дни здесь теперь длинные: солнце садится в 9—10 часов вечера, а всходит очень рано, так что ночная темнота длится не более одного-двух часов; заря почти не сходит с горизонта.

Когда мы приехали сюда, воевода велел по всем улицам объявлять, чтобы голландцам не причиняли зла, угрожая такими и такими-то наказаниями; иначе здесь на улицах всех высмеивают. Когда посол попросил у воеводы еще одну барку, так как мы должны ехать водным путем, тот велел сказать, что их у него нет. Оказалось, действительно, что в этом городе, богатом водой, нет лишних судов, даже лодку, переданную в распоряжение посла, воевода иногда просил для себя, пока мы здесь, что ему и разрешили; правда, она была так плохо сколочена из дерева, что скорее была похожа на торфяную барку, чем на яхту воеводы. Каковы снасти, таковы и матросы: они гребут как люди, непривычные к этому делу, и плыть могут только по ветру на парусах, поэтому мы всегда сами гребли. Когда посол хотел послать человека к воеводе с жалобой, ему ответили, что иностранцам не разрешается входить в город, а мы жили в пригороде; посол возразил, что в других странах можно прийти поговорить к королям и принцам, и т.д. Здесь мы все были снабжены оружием и готовились к сопротивлению на случай, если польские войска на нас нападут, о чем нам много наговорили.

9 июня.

Утром 9-го мы отправились водным путем из Новгорода. Все происходило так же, как при въезде: от двора до пристани солдаты стояли "в ружье", но теперь их было гораздо меньше. Для проводов привели убранных лошадей, но никто не провожал посла, кроме толмача, и то не по поручению [воеводы]. Привозимый корм нам раздавали нерегулярно, и хотя посол жаловался, — не помогло; воевода Василий Григорьевич Ромодановский заявил, что у него нет приказа; вину сваливали друг на друга. Отсюда мы шли на судах по Ильмень-озеру, иногда вдоль берега, и устроили обед в Завале, недалеко от каменного монастыря Троицы, что лежит на острове, в бухте озера, откуда берет начало река под названием Веряжа.

Посол направил из Новгорода одного из наших людей вперед, в Псков, чтобы там все приготовить к дороге в Ригу. Вечером мы прибыли к одному месту (это на той же воде); на озере — остров Вку, на котором было мало домов. Неимоверное количество комаров мучило нас так, что никто не мог спать. Ночью к палатке, где я лежал, подкрался очень крупный волк, и так как солнце почти не заходит и