– А вы, кстати, не знаете, сколько ваших одноклассников погибло?

– В нашем классе из 23 человек осталось только 13 девочек и один мальчик – Коля Лебедев. Он был инвалид детства, на костылях ходил. А все остальные загудели без разговоров. Но я должен сказать, что нам повезло. Я потом, когда общался со многими сослуживцами, затрагивал и эту тему, так у некоторых классы почти начисто выбило, а у нас всего двое погибших. Думаю, нам так здорово повезло, потому что почти все попали в училища и стали офицерами. Связь мы поддерживали до последнего. Еще совсем недавно нас оставалось двое, в Москве жила Лена Менькова, но месяц назад я звонил ей, и мне сообщили печальную новость… Так что из нашего класса я остался последний…

А помимо моего брата у нас погиб Сидоров Петр. Но он был с поселка, и мы с ним мало общались, поэтому ничего особенного рассказать про него не могу.

И двое вернулись инвалидами. Морозов Женя вернулся в 44-м. После этого заочно окончил пединститут, преподавал в нашей школе, а затем до пенсии работал заведующим районо. А второй – Александр Папушников с нашего села. Ему в первом же бою под Сталинградом отмахнули ногу, и он вернулся…

– А случайно не знаете, сколько всего из вашего села призвали и сколько вернулось?

– После войны у нас в селе установили обелиск с именами погибших односельчан. И насколько я помню, последняя цифра была 179… Помню, что председатель колхоза был призван в 42-м и вернулся капитаном. Наш учитель истории вернулся майором. Учитель математики воевал механиком-водителем танка, вернулся без ноги, но так и продолжал работать в школе.

– А пробовали подсчитать, сколько вашей родни воевало, сколько погибло?

– Все это я отлично знаю, поскольку много-много лет восстанавливал родословную нашей семьи и собирал разные документы.

У отца было еще два брата. Старший – Петр Григорьевич, имел двух сыновей и дочь. Один сын с войны вернулся, а другой погиб… Василий Петрович 1910 или 1915 года рождения.

Второй брат, Василий Григорьевич, тоже имел двух сыновей. Старший – Гермоген Васильевич 1922 г. р., доброволец, младший политрук, под Москвой был тяжело ранен и вернулся домой. Другой сын – Владимир Васильевич, младше меня на год, не был призван, поскольку учился в Московском авиационном институте. Но после 4-го курса ему предложили служить, и он в итоге стал ракетчиком. Дослужился до полковника.

А у мамы были брат и три сестры. С сыном одной из сестер я потом встретился на фронте, об этом я еще обязательно подробно расскажу. А у брата было два сына и дочь. Старший сын – Николай Александрович 1918 г. р., прошел всю войну и закончил ее офицером-танкистом. А второй сын, мой одноклассник и друг Борис Александрович, погиб… А непосредственно из нашей семьи воевало трое: мой старший брат Сергей, я и муж сестры.

У Сергея уже была семья, два сына, но еще в марте 41-го его забрали на военные сборы. Со своей дивизией, которая формировалась в Коврове, он попал куда-то в Карелию. Воевал там в разведке, со временем стал помошником командира разведвзвода, но в феврале 42-го получил пулевое ранение в колено. Чашечка разбита, после долгого лечения нога не гнется – инвалид… Но к стыду своему, я вот даже не знаю, как его ранило. После ранения он остался жить в Иваново, и при наших редких встречах нам хватало обсуждений всяких житейских проблем, а об этом не говорили. Вот по мужу сестры знаю поболее.

Шура была известная в нашем селе активистка, комсомолка. В 1929 году ее избрали секретарем первичной комсомольской организации швейной фабрики, где она работала швеей. А в 1931 году ее как наиболее активную назначили инструктором райкома комсомола, и затем она три года проработала секретарем Никологорского райкома комсомола. И мужа она нашла себе под стать.

Он работал учителем, а учителей сельских школ тогда не призывали. Но когда вышел новый закон о всеобщей воинской повинности, то его забрили. Мужик он был рослый, крепкий, грамотный, спокойный, рассудительный, поэтому его взяли служить в парадную Московскую Пролетарскую дивизию. Я отлично помню, как в апреле 41-го он со значком «Отличник РККА» на груди приезжал домой в отпуск. Рассказывал кое-что. Что служит в разведбате, как владеет мотоциклом и прочими делами. Его призвали еще в декабре 1939 года, и уже подходил срок его увольнения, но началась война, и связь оборвалась. Лишь одно письмо мы от него получили из Орши. Всего три строчки: «Немцев не видел, но скоро увидим… Берегите дочку!» Сегодня дочке уже под восемьдесят, но отца она и не знала… И все на этом. Ни слуху ни духу… Никаких извещений, ничего, а соответственно никаких пособий, никакой помощи от государства. Только в 47-м году получили бумагу, что он «… пропал без вести 28 июня в районе Борисова…», и стали выплачивать какие-то копейки. Рублей пятнадцать, что ли.

Я его искал многие-многие годы, постоянно делал по нему запросы, изучал разные документы, и кое-что все-таки удалось выяснить. Их Пролетарскую дивизию кинули в самое пекло, и разведбату приказали прибыть в Оршу. Только подошли, их перебрасывают в район Борисова. Командования еще нет, они сами. В Борисове войск нет, только два батальона НКВД да курсанты танкового училища, и они перекрыли две переправы. А на вторые сутки немцы уже там…

А когда Интернет появился, я внуку поставил задачу – найти! И кое-что добавилось нового. По последним данным, он пропал без вести в районе Смоленска. Тут он уже старшина, а не сержант, значит, под Борисовом остался жив. Но на этом все… (По данным ОБД-Мемориал, старшина Горячков Василий Александрович 1914 г. р. числится пропавшим без вести с августа 1941 года.)

– Вы наверняка знаете, что по поводу отпуска для военнослужащих, особенно в войну, есть два полярных мнения. Первая, что это очень хорошо и полезно, а вторая – что не очень. Потому как человек чересчур расслабляется и начинает на фронте беречься, что, естественно, до добра не доводит.

– Лично я, кроме радости и добра, ничего не испытал. Это великое дело – в войну отдохнуть дома. Но одно дело я, молодой и зеленый, и совсем другое, если человек возрастной, семейный. Я не исключаю и вполне понимаю, что если он с семьей отдохнет, то думки всякие появляются. Может быть, и не совсем хорошие…

У меня, например, когда отпуск подходил к концу, случился такой момент. Вдруг я слышу, как мама с сестрой говорят отцу: «Давай, попроси брата, – а он был военкомом нашего района, – может, он его куда-то определит в какую-то тыловую часть. Он же повоевал достаточно…» Но я как услышал этот женский базар, отцу наедине сказал: «Ни в коем случае никаких разговоров и просьб! Тем более у военкома таких возможностей нет!»

– Я так понял, после ранения вы попали в другую часть?

– Да. В сентябре я прибыл в 14-й запасной офицерский танковый полк 1-го Украинского фронта. А там очередной «покупатель» после тщательного отбора включил меня в команду из тридцати офицеров для 4-го Гвардейского танкового корпуса. Уже вечером были в штабе корпуса, где я получил назначение в 14-ю Гвардейскую танковую бригаду.

Ночью в сопровождении офицера связи прибыли в штаб бригады, находившийся в подвале разрушенного дома. Ранним утром с нами побеседовал майор Белков, ознакомил с обстановкой, и меня назначили командиром танкового взвода 2-й танковой роты 1-го батальона. Получив пистолет и противогаз, в одиночестве отправился в путь по ущелью. А бои шли в Карпатах, на границе с Чехословакией, в районе городка Кросно. Такие горы, заросшие лесом, я увидел впервые. Красиво, но погода дрянная. Моросящий дождь идет круглые сутки. Помню, под этим противным дождем иду прямо по ручью. Справа-слева гора, лес с солидными деревьями. Звуки артиллерийской канонады все приближались, и с непривычки от разрывов я изредка вздрагивал.