«Пожалуйста, верни ее! Я отвезу ее домой. Поступлю правильно. Но только прошу тебя, Господи, верни ее мне».

после

– Это же кое-что значит. Кое-что значит.

Ричард расхаживал по гостиной, откуда они несколько недель назад убрали мебель, чтобы прикалывать к стене всю собранную информацию. Он совершенно свихнулся, и чем дальше, тем больше распалялся, а Эми, наоборот, все больше свыкалась с тем, что дочь не вернется.

– Ничего это не значит, – вздохнула она.

Это значило лишь то, что им дали вздохнуть свободней, а полиция, прежде занявшая обвинительную позицию, наконец-то начала искать кого-то другого. Эми подолгу расспрашивали о записях с гипнотерапии. Почему она туда пошла? Что это значит? Хотелось ли ей убить своего ребенка? Ее интимные мысли, чувства и воспоминания о прежних жизнях сгорели дотла вместе с правдой. Эми пыталась направить полицию в сторону возможных подозреваемых, находящихся рядом, – школьных учителей, других родителей, даже на тетю Салли, потому что та считала Эми ужасной матерью. Но все зацепки привели в тупик.

Она прокручивала в голове разные сценарии – похищение, пытки, убийство, но не могла избавиться от свербящей в голове мысли: а если Эмма сбежала сама и не хочет, чтобы ее нашли? Ей всего пять, но все же это возможно.

– Конечно, это кое-что значит. Зачем ты так говоришь? Ее заметили с какой-то женщиной в Монтане! Это может означать только одно: они едут на восток. Куда же еще? А еще это значит, что Эмму не украл какой-нибудь маньяк, слава богу. Может, та женщина хочет ей помочь! Пытается отвезти домой, но не слышала новостей из штата Вашингтон. Эмма ведь знает твой сотовый, правда? Разве ты ее не учила? И знает наш адрес. По крайней мере, название улицы. Наверняка просто слишком напугана и сбита с толку. Поймет ли она, как добраться домой? О господи, бедная моя малышка! Ей наверняка так одиноко.

Ричард стал таким чувствительным. Отрастил бороду и перестал есть. И чем чаще он отказывался от еды, тем больше ела Эми – за двоих. В прошлом месяце она набрала двадцать фунтов. Раньше она даже не представляла, что можно так растолстеть.

– Ричард, даже если она с женщиной, это не значит, что женщина не может над ней издеваться.

Эми смотрела сериал на эту тему.

– Ну, все-таки гораздо вероятнее, что мужчина… Ох, Господи, только не это! Я даже думать не могу о таком! Все хорошо, очень хорошо. Она к нам вернется. Власти Монтаны начеку. Она вернется домой, Эми. Я чувствую.

Эми посмотрела на прилепленную к стене шкалу времени. Ричард купил две дешевые карты в магазине «Все за доллар» и прикалывал записки к штатам. Эмма пропала тридцать два дня назад. Тридцать два дня, и до сих пор ничего.

За этот месяц Эми попыталась заключить что-то вроде сделки со Вселенной. Она перестанет столько жрать. Вернется на гипнотерапию (но пленки как следует припрячет). Займется медитацией, если она поможет от частой смены настроения и депрессии. Найдет работу получше. И больше времени будет проводить дома. Она вступит в какую-нибудь группу для мам. Но это не помогло. Полиция беспрестанно устраивала пресс-конференции, давала интервью прессе и организовывала поисковые отряды. Весь район перевернули вверх дном, несколько недель прочесывали его денно и нощно.

Были и ложные сигналы – находились девочки, похожие на Эмму, – и Эми, уже лишившись надежды, решила, что сейчас тот же случай. Она хотела отключить эмоции, и в результате все стали считать ее ужасной матерью (и не ошибались). На некоторых веб-сайтах утверждалось, что она закопала дочь в лесу, сама все спланировала, что она – убийца. Она читала все это, с ужасом понимая, что именно так о ней теперь будут думать. Разве они не понимают, как она презирает саму себя?

Ричард ходил туда-сюда, проводя пальцами по шкале, от вечера исчезновения до сегодняшнего дня.

– Мы что-то упустили, Эми. Точно, я уверен.

Этот кошмар сплотил их, заставил отбросить все мелкие неурядицы и сосредоточиться на том, чтобы Робби был здоров и в безопасности. Его нужно было защитить от всего этого. В основном всем занимался Ричард. Эми боялась слишком сблизиться с Робертом, словно это имеет особое значение, словно от этого зависит, вернется ли Эмма.

– Ричард, мы сделали все, что могли.

Эми посмотрела на шкалу времени, словно подтверждая: они и впрямь сделали все, что могли. Устраивали встречи, даже искали в газетах, кто мог быть поблизости в вечер ее исчезновения. Каждый прошел полиграф, который ничего не выявил, они потребовали у Центра по поиску пропавших детей разослать сообщения по всем правоохранительным органам страны (бесполезно), выпускали пресс-релизы, встречались с прессой, даже наняли специалиста по связям с общественностью, назначили награду (пятьдесят тысяч долларов, больше они не могли себе позволить), сообщали о попытках вымогательства (трижды), установили вторую телефонную линию, по которой можно было автоматически отследить звонок в случае, если объявится похититель (никто не позвонил), работали с волонтерами, составили список подозреваемых, позвонили врачу Эммы и стоматологу, чтобы получить медицинские записи и рентгеновские снимки… просто на всякий случай.

Она выложила жизнь Эммы на всеобщее обозрение и ничего не получила взамен. Они искали даже в море и в воздухе, Эми и Ричард впервые вместе молились, прямо здесь, на деревянном полу, чтобы никогда не вытащить липкое и посиневшее тело Эммы из реки (и этого не произошло). Они стали собаками-ищейками и следователями, но чем сильнее погружались в дело, тем более отстраненной становилась Эми.

Она не создана для такого. Это превратилось в нечто вроде работы. Эми чувствовала себя настолько истощенной умственно, физически и эмоционально, что хотела лишь одного – чтобы все поскорее закончилось. Получит ли она назад радостного и здорового ребенка, или исход будет кошмарным, но пусть все закончится.

– Но ты только глянь! Глянь вот на это. С третьего по двадцать третий день – двадцать третий, мать твою! – они подозревали только нас. Больше никаких ниточек. Ни единой. А потом стрельба в Калифорнийском университете, стрельба в ночном клубе в Орландо, политические заморочки, новые законы по медстраховкам – и в новостях заговорили о другом. А наша девочка… она где-то там…

– О ней забыли не из-за мировых событий, Ричард. А потому, что люди неспособны долго удерживать внимание. Ты знаешь, сколько пропало детей только в этом году?

Ричард уставился на нее, как тощий олень на охотника за секунду до смерти.

– Восемьсот тысяч. Восемьсот тысяч! Это еще не считая малолетних проституток или…

Ричард по-детски зажал уши ладонями и затопал ногами.

– Хватит! Прекрати! Я не хочу думать о том, что мою пятилетнюю дочь превратили в проститутку! – Он убрал руки от ушей и посмотрел на Эми, тяжело дыша. – Зачем ты вообще это сказала? А Стэн, Барри и Фрэнк об этом знают? Откуда ты вообще это взяла? И какого возраста эти дети?