— Да, — подавленно выдавил из себя шокированный таким поворотом рассказа Сергей.

Лана помолчала, успокаиваясь и прогоняя нахлынувшие воспоминания, потом глухо, на грани восприятия, решила закончить своё повествование:

— Александрос меня не бросил — помогал, чем мог. Но для этого, спасибо ему, сделал меня своей внештатницей, как, оказывается, и папеньку в своё время. Без Печати и полномочий… Задачи остались те же: собирать всё, что с Силой связано, потом отдавать ему или уничтожать. На мою зарплату он покупал где-то в глубинке мёд, масло, пшено и приносил мне, а я делилась с теми, кто ещё был жив. Так и выжили... не все. Потом разное было... и НКВД, куда один из моих учеников донос написал о том, что я спекулянтка, жирующая на костях трудового народа, и прорыв, и Победа, и переезд из Ленинграда в твой город, и многое... Изменился мир. Но зато без изменений остались принципиально-отстранённая политика Спецотдела по отношению к нам, живым, и Александрос с его человечностью. Именно ему я многим обязана и именно ему помогаю, а не должности этой и чьим-то указаниям. Поэтому я и торчу с тобой тут, посреди аэропорта, и потом полезу невесть куда ради твоего друга, который мне, по сути, никто. Расплачиваюсь я так, если не понял...

— Да понял я, — неуверенно бросил Иванов. — Понял.

Рассказ, что называется, пронял до глубины души, до мурашек по телу... А ещё Серёга осознал — Лана не врёт и, похоже, любит своего куратора, но в этом не признается даже под пытками. Ну и ладно. Не его дело.

— Раз понял, значит, пошли на регистрацию, — улыбнулась женщина и направилась в сторону одного из многочисленных табло, на котором загорелся номер их стыковочного рейса и большими буквами, для особо непонятливых, высветилось на английском: «Cairo».

Посадка на рейс до Каира прошла гладко. Устроившись на своих местах и кинув последний взгляд на аэропорт, Лана, зевая, сообщила:

— Я посплю немного. Всю ночь в интернете просидела. Глаза болят.

Сергей не возражал. Стараясь не мешать своей вознёй практически сразу заснувшей женщине, он достал заранее припасённые кроссворды и попытался заняться их разгадыванием, буквально через силу заставляя себя концентрироваться на не слишком сложных вопросах.

Дело не пошло. Из головы никак не шёл рассказ спутницы о внутренних ценностях как Департамента, так и Спецотдела в частности. Сами собой напрашивались параллели с родными органами: полицейские по одному — в подавляющем большинстве нормальные, адекватные люди; все вместе — крайне неадекватная в своих поступках, монолитная пирамида карательной ветви власти. Почему так? Неужели в этом с незапамятных времён и заключается одно из проклятий рода людского — при изначально хороших, правильных намерениях с великим усердием обгадить любое дело?

Понимая всю бесперспективность своих размышлений, Иванов усилием воли опять попытался углубиться в кроссворд. Вроде бы получилось. Стало даже интересно угадывать особо заковыристые слова.

— Запоминай, — внезапно раздавшийся сбоку голос Ланы заставил Сергея вздрогнуть. Только что же мирно спала — и вот уже бодрствует. — Не нервничай, я мало сплю, особенно сидя. Я о деле. Александрос считает, и я с ним согласна, что с вероятностью около семидесяти процентов мы лезем в чью-то древнюю тюрьму. Амулеты — защитный периметр, призванный сдерживать нечто, пока нам не известное. Когда я сломаю его — навстречу может рвануть всё что угодно. Вероятность этого, конечно, крайне низкая — артефакты до подзарядки от археологов и Антона если и работали, то лишь на сотую своей базовой мощности. Такая ловушка даже призрака не остановит. Легко сбежит. Но мало ли... Может, там в спячку кто впал... Потому не геройствуй, держи Силу наготове. Её любая тварь боится. Делай только то, что заранее будет оговорено или я скажу. Другой информации у меня, к сожалению, нет, сколько не искала. Ты понял? — с нажимом поинтересовалась она, давая понять, что иного ответа, кроме положительного, слышать не желает.

Прежде чем открывать рот, бывший инспектор внимательно посмотрел женщине в глаза. Он не пытался поймать её на лжи или выяснить твёрдость духа — это казалось ненужным, лишним. Сергея интересовало другое — внутренний настрой спутницы, уверенность в себе, в своих поступках.

К удивлению, понимание ответов пришло само собой, без слов — она готова ко всему. Готова, если в этом будет целесообразность, пожертвовать и собой, и им, и Антохой. Просто потому, что так будет необходимо.

Странная проницательность, не слишком уместная на борту самолёта...

— Мы — смертники? — скорее констатировал, чем спросил Иванов.

— С очень большой вероятностью, — согласилась с ним Лана.

— Тогда почему мне Александрос об этом раньше не сказал? Там, у тебя дома? Боялся, что откажусь?

— Нет. Не имел права. В этом и кроется основная подлость Департамента — они почти никогда не говорят всей правды. Напрямую вмешиваться в жизни людей им без крайней нужды запрещено, а вот интриговать во имя великой цели — без проблем. Тебе просто решили не всё рассказывать. Потому мой куратор и попросил аккуратно осветить острые углы. Тоже хитрит против системы... Мне помалкивать никто напрямую не приказывал, потому и делюсь, чем могу. И это ещё один камешек в огород твоих работодателей. Дальше выводы делай сам.

— Но почему?

Женщина пожала плечами.

— Кто знает? Может, в праведности своей показной забронзовели; может, завидуют тебе, что живой. Но я думаю — просто потому, что ты не такой, как они. Неподконтрольный на сто процентов. Непонятный в своих порывах и желаниях. Неприятный фактор неожиданности в их обкатанном веками мирке. Да плевать я хотела на их причины так по-свински себя вести! Тут, главное, не сближаться и крепко бдеть. А уж если не послушался здравого смысла и связался с ними, то, как девочка с житейским опытом, могу тебе точно сказать — нет никакой разницы, чистое покрывало или не очень, если тебя имеет группа товарищей. Не до того тебе тогда будет. Тут бы живой выпутаться...

На этом разговор прекратился. По громкоговорителю объявили о скором прибытии, народ заворочался, стюардессы засуетились, требуя пристегнуть ремни и оставаться на своих местах. Самолёт заходил на посадку.

***

Аэропорт Каира оказался победнее нидерландского, попроще, но тоже вполне приличный.

Быстро миновав пограничный контроль, не особо глазея по сторонам, прошли на улицу, в непривычно тёплый воздух северной Африки, заставивший сразу стянуть куртки. Там их уже ждал полноватый, смуглый человек, одетый вполне по-европейски и очень усердно тянувший вверх самодельный плакат с жирной надписью:

«LANA»

— Наш, — бросила женщина и первой пошла к встречающему.

Перебросившись с ним несколькими фразами на английском, направились к машине — внушительному японскому внедорожнику.

Сели, автомобиль тронулся. Египтянин, после того, как отъехали километров на семь и показались первые жилые строения, торопливо заговорил, регулярно показывая рукой то вправо, то влево, на непривычные русскому человеку, какие-то угловатые, без традиционно застеклённых балконов, многоэтажки.