Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Поэт Сергей Есенин, трагически покончивший с собой в Ленинграде, и его быв. жена, знаменитая американская танцовщица АЙСЕДОРА ДУНКАН» («Русский голос». 25 декабря 1925 года)
Как установил английский есениновед Гордон Маквей, приводимые Юроком сведения, в свою очередь, восходят к некой загадочной англоязычной публикации, начинающейся указанием на место и время сообщения «Москва, 14 ноября»5. В распоряжении Маквея была только вырезка этой статьи, присланная ему из Танцевальной коллекции Нью-Йоркской публичной библиотеки. Где именно вышла эта публикация, почти полностью приведенная им в книге о Есенине и Айседоре, исследователь не знал6.
Отголоски этой истории мы находим (без указания на источник) в разных американских газетах и журналах 1950–1980-х годов. В России она стала известна лишь в начале XXI века (по всей видимости, благодаря книге Маквея). Об удивительном завещании Есенина с негодованием писал в 2006 году сторонник теории заговора против русского поэта, дважды окончивший Высшую партийную школу при Крайкоме КПСС доктор философских и медицинских наук Е. В. Черносвитов (это завещание, утверждал он, было выдумано американцами, чтобы опорочить нашего народного стихотворца)7. В свою очередь, Алла Марченко в статье 2011 года называет «этрусской вазой» чернильницу в номере «Англетера» («Интернационала»), в котором поэт покончил с собой в ночь на 28 декабря 1925 года: «Айседора, когда ей об этом рассказали, узнала по описанию свой последний подарок: крохотную этрусскую вазу»8.
Живучесть этого мифа в значительной степени объясняется важностью для есениноведов темы таинственной чернильницы, каким-то образом связанной с Айседорой Дункан. На самом деле в легенде о смерти поэта контаминируются две реальные чернильницы – та, что была в номере «Англетера» (сторонники теории заговора видят в ней доказательство того, что в ту роковую ночь у поэта были чернила и ему не нужно было писать кровью, и, следовательно, он был убит врагами), и та, которую Есенин купил для Айседоры в 1922 году. Последняя долгие годы простояла на его письменном столе в доме на Пречистенке и досталась потом секретарю (и переводчику) Дункан Илье Шнейдеру, от которого перешла к известному есениноведу Ю. Л. Прокушеву и в итоге, по всей видимости, «осела» в Музее Есенина в Москве.9
На периферии мифа о самоубийстве Есенина находится и некая «античная» ваза, так же как и чернильница, представленная на фотографии номера в «Англетере», в котором поэт покончил с собой.
Можно сказать, что фантастическая версия, которую приводит в своих мемуарах Юрок, вписывается в символический интерьер последнего приюта Есенина и причудливым образом соединяет мотивы «чернильницы» и «вазы» в легенде о смерти поэта.
Нам удалось обнаружить непосредственный источник этой версии и, потянув за эту ниточку, реконструировать любопытный литературно-мифологический сюжет, до сих пор остававшийся неизвестным исследователям жизни и творчества Есенина и Дункан10.
Этрусская урна
Нет никаких сомнений в том, что информацию об этрусской чернильнице-вазе и завещании Есенина Юрок заимствовал из статьи, опубликованной в воскресном приложении к газетам американского магната Уильяма Рэндольфа Херста «The American Weekly» от 28 ноября 1926 года под сенсационным заголовком «Поразительное самоубийство сумасшедшего русского мужа Айседоры Дункан, которому не дали сжечь себя на костре на главной площади в Москве. Молодой поэт вскрыл себе вену на руке и послал свою истекшую кровь Айседоре, своей бывшей жене, в Париж»11.
Анонимный автор этой фантастической по своему содержанию статьи, начинающейся со слов «Москва, 14 ноября» и обильно украшенной, в стилистике популярных воскресных приложений Херста, фотографиями и китчевыми иллюстрациями, сообщал о том, что мысль о зрелищном самоубийстве давно преследовала Есенина. В бытность свою в Америке он даже хотел спрыгнуть с небоскреба Вулворта, но побоялся убить невзначай кого-нибудь из прохожих или упасть на детскую коляску.
Заголовок статьи в «The American Weekly»
Второй тайный план самоубийства Есенина заключался в том, чтобы разжечь огромный погребальный костер на Красной площади и заживо сжечь себя на нем «как жертву нашей фальшивой цивилизации». Этот план был сорван «советской полицией» арестовавшей молодого поэта. Судья народного суда сказал ему, что в Советском Союзе «мы не имеем права уничтожать наши тела по собственной воле, ибо они являются общественной собственностью».
Советский полицейский (sic!) cпасает молодого русского поэта от самосожжения на Красной площади
Узнав о заключении и психическом состоянии своего бывшего мужа, сообщает автор статьи, Дункан послала к нему из Парижа для утешения одну из своих самых талантливых учениц, хорошенькую мисс Дороти Биллингс. Чудесное появление последней в камере заключенного вернуло Есенина к жизни. Он забыл о своих суицидальных мыслях и немедленно начал флиртовать со своей очаровательной посетительницей. Есенин признался ей, что увидел в ней девушку своей мечты и что все его стихотворения на самом деле были навеяны предчувствием ее появления в его жизни. Но когда миленькая Дороти узнала, что ее новый возлюбленный имеет, помимо Дункан, еще несколько жен, с которыми он не развелся, и что он вовсе не собирается жениться на ней из принципиальных соображений (женитьбы для него лишь эксперименты над собою и женами), она оставила презренного полигамиста, обещав прийти к нему (может быть) потом. Есенин, вскоре вышедший на свободу и поселившийся в гостинице «Англетер», так и не дождался нового визита хорошенькой американки.
В горести он вскрыл себе вену ножом и написал кровью стихи, посланные возлюбленной: «Позволь мне умереть, я пьян от жизни. // Ты обещала мне розы сразу, если я буду жить, – // Но один поцелуй – смилуйся, // Подари мне только один вздох из уст твоей души – // И я осушу чашу жизни до дна. // Все слова одновременно бушуют в моей крови: // Рай, ад, Нирвана и твои одурманивающие поцелуи» («Let me die, I am drunk of life / You promised me roses now