Схватки действительно продолжались несколько часов.

Аллора старалась не кричать и сдерживала слезы. В конце концов схватки превратились в одну непрерывную боль, и Меган, приказав ей лежать спокойно, убрала влажную прядь волос с ее лба и сказала, что ребеночек крупный и здоровый и что роды начнутся с минуты на минуту. Обезумев от нестерпимой боли, Аллора хрипло пробормотала:

— Я уверена, он это сделал нарочно! Такой самонадеянный, такой уверенный в своей правоте, он всегда все делает по-своему! Будь он проклят, и будь проклят дядя Роберт за все, что он сделал со мной!

— Тш-ш, — уговаривала ее Лилит, в руку которой Аллора вцепилась мертвой хваткой.

— А теперь тужься, выталкивай ребеночка! — командовала Меган.

И Аллора послушно тужилась, уже меньше ощущая боль. Потом почувствовала невероятное облегчение, когда крошечное тельце выскользнуло из нее. Она прислушалась, ноне услышала ни звука.

— Ребенок мертв! — в ужасе воскликнула она и, судорожно глотая воздух, села в постели. — О Господи! — Но тут послышался громкий, требовательный крик младенца. — Благодарю тебя, Господи! — прошептала Аллора.

Меган высоко подняла, показывая ей, орущего новорожденного, и из глаз Аллоры хлынули слезы.

— Ребенок жив, но это девочка, миледи. Ну и задачку вы задали им всем — и вашему норманну-мужу, и вашему хитрому дядюшке! — хихикнув, сказала Меган.

В этот момент Аллоре не было никакого дела ни до того, ни до другого. Ей не терпелось взять на руки свою дочь. Но Мери, подчиняясь приказанию Меган, унесла маленький орущий комочек, чтобы вымыть, и, как показалось Аллоре, возилась целую вечность. Получив наконец свою дочь, она застыла в изумлении, словно увидела чудо. Девочка была необыкновенно красивой. У нее было крошечное кукольное личико. Широко распахнутые глаза были синие, на головке черные как смоль волосы.

Меган с довольным видом поглядывала на них обеих.

— Она настоящая красавица, миледи! Таким прекрасным ребенком можно гордиться. Цвет глаз и цвет волос иногда со временем меняется. Но разве это имеет значение? И сейчас видно, что у нее ваши черты лица. Она вырастет настоящей красавицей и еще многим молодцам вскружит голову.

Аллора улыбнулась и откинулась на подушки. Она была измучена, но не могла наглядеться на свою новорожденную дочь, однако Меган напомнила, что надо покормить ребенка. Аллора неумело впервые приложила к груди свое дитя и испытала ни с чем не сравнимое восторженное чувство, когда ее дочь жадно припала к соску. Когда малышка насытилась и закрыла глазки, Лилит подхватила ее на руки и, воркуя над ней, уложила в колыбельку. Аллора улыбнулась и сразу заснула.

Во сне она снова увидела Брета. Он выехал из тумана верхом на Аяксе. Она бросилась бежать, но на руках у нее был ребенок и бежать было трудно. Она остановилась и оглянулась. Он спешился и теперь шел к ней — в сверкающих доспехах и шлеме, украшенном рогами. Он выхватил ребенка из рук Аллоры и, что-то сердито крикнув, взмахнул мечом… Чтобы отсечь Аллоре голову… Она вскрикнула и проснулась, вся дрожа.

— Что с тобой, Аллора? — встревожилась подбежавшая к ней Лилит.

Аллора помотала головой и окинула взглядом комнату, где в углу спала в колыбели ее дочь — в той самой колыбели, в которой некогда спала и она сама.

— Что-то приснилось, — шепотом сказала она. — Не беспокойся, все в порядке.

Лилит ушла, а Аллора дала волю слезам. Сон был страшный, но, несмотря на страх, она тосковала по Брету. Ей не хватало его, особенно сейчас. Она не могла забыть тот вечер, когда лежала в его объятиях, чувствуя себя такой защищенной. Он нежно обнимал ее после бурной вспышки страсти. А результат этой вспышки посапывал сейчас в колыбельке — их чудесный ребенок, поразительно похожий на него.

Она понимала, что плакала тогда, потому что по-настоящему полюбила Брета. Его происхождение не имело никакого значения, она полюбила в нем мужчину. А должна бы ненавидеть, потому что обязана была видеть в нем врага.

В противном случае она стала бы предательницей. Или или. Третьего не дано.

Аллора спрыгнула с кровати и вскрикнула от боли, ибо успела позабыть, что совсем недавно испытывала весьма болезненные ощущения. Но теперь все позади. Она быстро пересекла комнату и схватила дочь на руки, хотя малышка издала при этом протестующий вопль.

— Моя драгоценная маленькая леди! — нежно шептала Аллора при бледном свете свечи, освещавшей комнату. Клянусь, я защищу тебя от всех невзгод, а что до мужчин в нашей жизни, то пусть они все хоть пропадут пропадом!

С малышкой на руках она вернулась к массивной кровати, которая была застелена свежими прохладными простынями, и улеглась рядом с дочерью.

— Дальний остров будет принадлежать тебе, даже если кому-то это придется не по вкусу. Я люблю тебя. Люблю всем сердцем! — Уже произнося эти слова, она поняла, что это не совсем так. Частицу своего сердца, самый потаенный его уголок, она навсегда отдала отцу этого ребенка.

Она любит его. И боится… И мучительно тоскует по нему.

Милорд! Милорд Брет д’Анлу! — услышал он чей-то голос, донесшийся сквозь шум, грохот и победные крики воинов, только что прорвавших оборону крепости Мейн, где граф де Маркус выказал открытое неповиновение Вильгельму. Еще одна осада увенчалась победой. Воины с торжествующими криками лавиной устремились внутрь крепости. Брет увидел всадников, которые направлялись к нему под синим с золотом знаменем с его фамильным гербом. Это был отец Дамьен в сопровождений трех хорошо вооруженных рыцарей в боевых доспехах — насколько было известно Брету, этот необычный саксонский священник, который по собственной воле пришел служить его отцу-норманну, мог бы постоять за себя в любой вооруженной стычке, независимо от того, был ли он облачен в рясу священника или в боевые доспехи.

— Отец Дамьен! Добро пожаловать на очередное поле боя, — приветливо сказал Брет.

— После очередного победоносного боя, — добавил Дамьен, останавливая коня. Он понаблюдал, как победители, пешие и конные, хозяйничают на внутреннем дворе крепости, отчего там стоял невообразимый шум: кудахтали и хлопали крыльями куры, блеяли овцы, преследуемые воинами. — Может быть, следовало бы попридержать своих людей?

Брет усмехнулся:

— Не сомневайтесь, отец Дамьен: здесь не будет ни насилия, ни резни, ни зверской жестокости — мы не жаждем мести. Мои воины, конечно, могут прихватить то, что плохо лежит, но они много месяцев воевали вместе со мной и не зайдут слишком далеко. Взять эту крепость было нетрудно — оборона была слишком слабой. Граф сделал глупость, решив воевать с Вильгельмом.

— Большинство из тех, кто выступал против Вильгельма, совершали глупость, — тихо сказал отец Дамьен. Хотя вполне возможно…

— Что? — насторожился Брет, но тут же махнул рукой, — Ладно. Можете не отвечать. Идемте в мою штабную палатку; выпьем немного вина.

— С удовольствием выпью хорошего вина, — согласился Дамьен. Он расположился на складном стуле внутри палатки.