ранит меня глубже, когда я плачу.

Он хочет, чтобы я корчилась под пронзающим металлом и получал удовольствие от боли, как он. Он хочет, чтобы я наслаждался этим, и когда он видит, что это не так, он злится. Он говорит, что мне просто нужно привыкнуть к этому, мне просто нужно приспособиться.

Но я не знаю, как кто-то может привыкнуть к тому, что его разрезают, как ебаную свинью.

Еще один крик срывается с моих губ, когда он находит новое место и начинает давить — медленно — как будто дает мне время привыкнуть.

Я бы предпочла, чтобы он просто покончил с этим, но я думаю, что он это знает.

Он толкается сильнее, в результате чего его нож соскальзывает и глубоко врезается в меня. Зажмурив глаза, я резко вдыхаю. Ксавьер содрогается, а моя душа разрывается.

Я не думаю, что Ксавьер планирует задерживать меня надолго. Как он мог, когда я в конце концов истеку кровью?

«Как только я возьму тебя с собой домой, — выдыхает он, — я выпью эту чертова кровь. Буду обедать ею в любое время дня».

Мой желудок бунтует, и меня снова чуть не стошнило. Картина, которую он рисует в моей голове, отвратительна и тревожна. С тем же успехом он мог объявить себя каннибалом или начинающим вампиром. Заметив выражение отвращения на моем лице, он рычит и приставляет свой клинок к моему горлу.

«Эта вена прямо здесь? Один маленький кусочек, и я мог бы пить из тебя, пока ты не более чем увядший труп. Ты хочешь это?»

Да. Боже, пожалуйста, дай мне умереть. Здесь и сейчас, и я буду чертовски счастлив.

— Нет, — выдавливаю я сдавленным от боли голосом. Я бы не осмелился сказать ему сделать это, потому что тогда он не будет. Ксавьер никогда бы не дал мне то, чего я на самом деле, черт возьми, хочу. Тем более, что он знает, что это не он.

— Тогда скажи, что ты хочешь меня, — требует он, словно слыша мои мысли.

«Я хочу тебя», — тут же повторяю я, хотя это звучит пусто. Он хочет претендовать на место в моем сердце, но это место — пустота, которую он никогда не сможет заполнить.

Он рычит, слыша пустоту в моем голосе, и зарывается в меня.

Хотя, если он думает, что он глубокий, мне бы не хотелось, чтобы он увидел размер Зейда.

Единственная причина, по которой его член когда-либо причинит мне боль, заключается в том, что он привязан к нему.

Пытаясь сглотнуть, я закусываю дрожащую губу.

Злоба прорастает в его голубых глазах, и это похоже на то, как он натягивает на них черное пальто, а яркий цвет скрывается под тьмой.

Его рука скользит вниз по моему животу, останавливаясь, чтобы вонзить большой палец в рану и вырвать крик из моего горла, прежде чем продолжить движение вниз. Он дразнит пальцами мою плоть, злобная ухмылка искривляет его губы.

В моем горле есть маленькая губка, собирающая ненависть, как вода, и набухающая, пока мое горло не станет герметичным.

Он слегка касается моего центра, его глаза сверкают, когда его пальцы находят то место, где мои мышцы напрягаются.

— О, Боже, — выдыхаю я, слезы обжигают глаза. Я ненавижу это место — еще одна вещь, о которой он знает.

Его глаза сверкают, от него исходит возбуждение.

— Расскажи мне еще раз, — приказывает он, его голос погружается в грех. Я закрываю глаза, представляя покрытое шрамами лицо с дьявольскими глазами инь-ян, ухмыляющееся мне из-под капюшона.

Пытаясь сглотнуть, я хриплю: «Я хочу тебя».

Мне нужно усилие, чтобы не сдаться, когда я слышу его стон. Все неправильно. Он звучит неправильно, он чувствует себя неправильно, он просто… чертовски неправ. Он улыбается, когда слышит это, и трется сильнее.

— Назови мое имя, бриллиант, — требует он.

Я стиснул зубы в ответ.

Я никогда этого не скажу. Никогда.

Он пытался с тех пор, как начал приезжать, и все усилия были потрачено.

Когда я держу свой рот плотно закрытым, он снова начинает толкаться, продолжая стимулировать меня. Мое тело напрягается, в желудке собирается предательское чувство. Тем не менее, я молчу, отказываясь отдать больше, чем У меня уже есть.

Ксавье думает, что я ничего ему не дала, но это неправда я дал ему все — он просто не находит ценности в том, что он взял у меня.

Гладкую кожу без следов он калечит.

Фрагменты моего здравомыслия, которые откалываются от каждого прикосновения к его коже, и от каждого шепота предзнаменования того дня, когда я стану его.

Моя способность прикасаться и быть затронутой, не желая перерезать себе горло.

Мое достоинство, самооценка и комфорт внутри моего тела.

Моя чертова ценность.

Все бессмысленно.

Потому что на самом деле он хочет каждую разбитую частичку моей души, и чтобы я дорожила каждой его разбитой душой.

Но моя душа уже заговорена, уже захвачена нечестивым человеком, который хочет сохранить ее при себе. И я полагаю, он дал мне свою взамен.

Я просто не знаю, что, черт возьми, теперь с этим делать.

— Однажды ты скажешь это, бриллиант. Ты проведешь со мной всю оставшуюся жизнь, — обещает он.

Мои ноги сжимаются вокруг его бедер, когда он сильнее трахает меня, наклоняясь, чтобы провести языком по моему соску. Я стискиваю зубы, желчь подступает к горлу.

— Это мое, — стонет он. — Все это мое.

Его зубы смыкаются над оскорбленным пиком, кусая, пока мое зрение не почернеет от агонии, и крик не вырвется из моего горла. Даже тогда он не сдается.

Нет, пока кровь не просочится сквозь щели его зубов, и вместо этого я умоляю нож.

Какая трагедия.

Наконец он отпускает меня, его нижняя губа окрашивается алым пятном. Его глаза расширяются, когда он двигает бедрами быстрее, его ласки на моем клиторе ускоряются.

Постепенно это уводит меня от огня, пронзающего мою грудь. Я резко вдыхаю.

Оргазм опустошает мое тело, и, о, смотрите, вот она. Еще одна часть моего здравомыслия.

* * *

— Мне реально надоело смотреть на гребаный неоспорин, — говорит Рио позади меня.

Ксавье только что ушел на ночь. Он был особенно жестоким, разрезая зажившие шрамы на моей спине, груди и животе. Он толкает немного дальше каждый раз.

Они сказали, что Отбор предназначен для того, чтобы отсеять тех, у кого есть выносливость, кто может пережить что угодно. Но я не уверена, что переживу еще одну ночь с ним.

— Извини, — бормочу я, слишком уставшая, чтобы огрызнуться на него. Мои глаза прикованы к