оброку, сколько лет похотите. А понеже мним, что оная мельница вам весьма надобна, того ради вам чрез сие объявляем, ежели вам сие угодно, извольте оною мельницею владеть, сколько лет похочете, а за владенье давайте ему, Дивиеру, оброк, по чему в год надлежит, и надеюся, что оброку от настоящей цены уменьшать вы не будете. И о том к нему отпишите»[818]. Н. Д. Демидов был готов взять мельницу под свое «присмотрение» и определил туда верного человека, который будет на ней работать. А. Д. Меншиков указывал А. М. Девиеру написать управляющим мельницей и оказать посильную помощь работникам Н. Д. Демидова[819]. Антон Маниулович, радуясь благополучному решению дела, благодарил князя: «…а что соизволили милостивое и отеческое ко мне призрение показать, и о тульской мельнице об отдаче на оброк к Демидову писать, что он и обещал присмотрение иметь и сыну своему о том приказал, и за такую Вашей светлости, моего премилостиваго отца и патрона милость всенижайше благодарю. А чтоб были в том послушны Демидову и сыну ево, о том посылаю к прикащику моему под вскрытою печатью послушное письмо»[820]. К 10 сентября 1722 г. передача тульской мельницы была завершена[821].

Спустя несколько месяцев, 27 декабря, А. Д. Меншиков снова напомнил генерал-полицеймейстеру о его мельнице. Князь пересылал А. М. Девиеру письмо Н. Д. Демидова из Тулы и советовал, что лучше всего будет поступить так, как пишет заводчик[822]. На протяжении следующих лет мельница продолжала находиться под присмотром Демидовых, однако параллельно А. Д. Меншиков (sic!) подыскивал для нее покупателей. 28 июля 1724 г. А. М. Девиер отвечал на предложение князя: «…ваша светлость изволите требовать подлинного известия о цене тульской нашей мельницы, понеже купцы есть и охотно покупают, на что вашей светлости извествую, что приходит от той мельницы на каждой день, кроме пыли, по три и по два рубли с полтиною, по свидетельству комисара господина Демидова, и по тому, ваша светлость, извольте продать против такой цены, как продаете ж по такому приходу, как выше упомянуто, и о всем, что пристойно, на что на вашу светлость благонадежен»[823].

Надо полагать, не без последствий данного дела между А. М. Девиером (и его семьей) и Демидовыми сложились личные связи. В 1725 г. генерал-полицеймейстер ходатайствовал перед А. Д. Меншиковым о помощи Н. Д. Демидову, выплавлявшему фонтанные трубы для сада императрицы и потерпевшему несчастье – часть его труб потонула в Ладожском озере при пересылке[824]. Н. Д. Демидов был весьма ценным поставщиком строительных деталей для государственных строек. Начиная с 1710-х гг. он поставлял трубы для строительства парков и фонтанных комплексов в Петергофе и Стрельне. Соответственно, дело переправки труб с тульских заводов затрагивало не только личные интересы Демидовых, но и государственный интерес. Контакты между Девиерами и Демидовыми фиксируются как минимум до 1736 г., когда сын генерал-полицеймейстера Петр Антонович пытался занять у них 40 рублей[825](сам Антон Мануилович в это время находился в ссылке в Сибири).

Таким образом, за время правления Петра I не наблюдается открытого пренебрежения родственными обязанностями ни со стороны А. Д. Меншикова, ни со стороны А. М. Девиера. Оба государственных деятеля трудились над поддержанием, по крайней мере, видимости семейного благополучия, выполняли необходимые формальности, которые от них требовал эпистолярный этикет: поздравляли с праздниками, желали здоровья, отдавали поклон и т. д. Семейная тематика являлась отличительной чертой писем А. М. Девиера А. Д. Меншикову и А. Д. Меншикова А. М. Девиеру. И санкт-петербургский комендант Я. X. Бахмеотов, и кабинет-секретарь А. В. Макаров извещали князя о событиях в его доме и бывали там гостями, но ни один из них не апеллировал к его родственным чувствам так часто и с такой долей услужливости, как это делал А. М. Девиер. Помимо письменных обязательств, генерал-губернатор и генерал-полицеймейстер (каждый по мере возможностей и желания) навещали дома друг друга, участвовали в совместных обедах, оказывали услуги, т. е. выполняли необходимые для родственников светские ритуалы.

Конечно, трудно предположить, что кто-то из них смог забыть обстоятельства, благодаря которым они породнились. Семейные перипетии должны были оказать влияние на реальные чувства государственных деятелей друг к другу, однако все это отходило на второй план, когда речь шла о государственной и политической деятельности, удовлетворении собственных амбиций и борьбе за власть. Во время петровского царствования и Антону Мануиловичу, и Александру Даниловичу выгодно было поддерживать лояльные отношения как в деловых, так и в личных вопросах. Принадлежность к одной семье в этом плане могла являться еще одной скрепой, позволявшей им надеяться на участие и эффективное сотрудничество. Семейные связи выступали способом выразить собственную лояльность и на бумаге, и в реальной жизни.

После 28 января 1725 г. сложилась новая политическая ситуация в стране. В обстоятельствах борьбы за власть, не утихавшей все последующее царствование, А. Д. Меншиков не видел в А. М. Девиере надежного союзника, который бы мог поддержать его политические устремления после смерти Екатерины I. А. М. Девиер, как представляется, не рассчитывал на благополучный исход для себя в случае еще большего возвышения князя, хотя его отношения с Екатериной Алексеевной были достаточно близкими. Согласно И. В. Курукину, генерал-полицеймейстер входил в круг ближайших соратников императрицы: «“Журнал” Меншикова перечисляет членов интимной “компании” императрицы, с которыми она “изволила кушать и забавляться”: камергеры Д. Чевкин и С. Маврин, гофмаршал Д. Шепелев, шталмайстер Р. Кошелев, генерал-адъютант С. Нарышкин, генерал-полицеймейстер А. Девиер и несколько “гофдамских персон”»[826]. При подобном раскладе каждый стремился отстоять свои собственные интересы и упрочить свое собственное политическое влияние. Непримиримость политических амбиций нашла выражение в знаменитом деле Девиера-Толстого, о котором стоит сказать несколько слов.

Несмотря на то что первые научные работы, посвященные этим событиям последних дней правления Екатерины I, появились еще в XIX в., до сих пор среди исследователей нет единого мнения относительно того, как интерпретировать обстоятельства дела, кого и в чем признать виновным. Одна из первых трактовок была предложена еще Д. Н. Бантыш-Каменским, утверждавшим, что заговор во главе с П. А. Толстым, А. М. Девиером, И. И. Бутурлиным и Г. Г. Скорняковым-Писаревым возник в 1726 г., когда они уговорили императрицу подписать указ об аресте А. Д. Меншикова по пути из Курляндии. Лишь благодаря вмешательству графа Г.-Ф. Бассевича этот план не реализовался, а А. Д. Меншиков сразу после восшествия Петра II на престол решил отплатить той же монетой своим недругам[827]. Опираясь в своих суждениях на записки Г. Манштейна, Д. Н. Бантыш-Каменский, стоит полагать, не был знаком с архивными материалами судебно-следственного дела