– Аг-х-х!.. – человек-волк не успел шагнуть, руки, протянутые вперед, завершили свой путь, из разрубленной глотки толчками выхлестывала кровь. Жак оседал по стенке, хватаясь руками за лучника, впечатлительное сознание и воображение поэта, видимо, не вынесло всех напастей, свалившихся на него. Мельком взглянув на музыканта, Освальд прошелся вдоль остальных сфер, пытаясь разглядеть начинающееся движение в их глубине. Повезло. Пока вылупляться никто не собирался.

– Пошли дальше, – Освальд поморщился, – нашумели мы. Наверняка уже поджидают.

Коридор больше не обрывался дверными проемами, тянулся ровной прямой линией, плавно опускающейся все глубже под землю. Потолок стал выше, и Хорса опять вооружился своим луком, осторожно вышагивая впереди, вслушиваясь и стараясь уловить любой звук. Он остановился, увидев впереди большой проем, ведущий, видимо, в очередную подземную комнату. Освальд и Жак последовали его примеру, встав по краям коридора. Лучник медленно шагнул вперед, присел и выставил ногу, собираясь одним быстрым движением проникнуть внутрь комнаты.

Что-то свистнуло в воздухе. Хорса отрывисто выругался сквозь сжатые зубы, спустил тетиву и прыгнул вперед, на ходу доставая следующую стрелу. В верхней, земляной части стены, подрагивая, торчал арбалетный болт, выпущенный из проема и зацепивший лучника. Освальд ринулся за Хорсой, пригибаясь, стараясь двигаться быстрее, не желая давать затаившимся внутри комнаты время на перезарядку оружия. Жак кинулся за ним, держа в руках натянутый лук с последней стрелой.

Стрелять или рубить-колоть никому не понадобилось. Внутри большого земляного зала находился всего один человек. С ним лучник и обменялся стрелами. Только тот промахнулся и чуть зацепил Хорсу, а в ответ получил длинную, полуметровую стрелу, пригвоздившую его к одному из деревянных столбов, подпиравших потолок. Сейчас человек в красном длинном плаще с капюшоном цеплялся за нее побелевшими руками, тщетно пытаясь извлечь твердый прут с железным наконечником, прошедший сквозь его тело. Пока Освальд и Хорса осматривали все углы, стараясь не пропустить ни одного места, в котором мог кто-нибудь укрыться, Жак стоял перед дергающимся телом и никак не мог решиться поднять капюшон плаща, скрывающий лицо. Хотя кое-то он уже понял.

Женщина. Стрела вошла ей точно туда, где красная ткань плаща туго натягивалась на груди. А подняв капюшон, он увидел побелевшее лицо: тонкие, сжатые губы, прямой, с небольшой горбинкой нос, прямые брови и под ними светло-серые глаза, в которых боль смешивалась с лютой ненавистью. Эта ненависть могла бы спалить их, если бы женщина действительно была колдуньей или забытым богом. Только она точно не была никем из них. Хотя глаза и горели жестокой ненавистью, а губы шептали проклятья в их адрес, они уже были окрашены в густо-красный цвет. А кровь все продолжала выходить из нее толчками, добравшись до шеи и воротника.

– Вот так и кончаются легенды, – Освальд подошел тихо и незаметно. – Таким оказался конец Волчьей Сестры. Которая на поверку оказалась обычной женщиной. С не совсем обычными способностями, правда. Хотел бы спросить, кто она такая, но уже не услышит и не ответит. Да мы и так можем понять.

– В смысле?

– Посмотри, что в том углу находится, где Хорса стоит.

Жак подошел к лучнику. Тот рассматривал довольно необычные для такого места предметы.

Грубо сбитые деревянные полки, заставленные стеклянными колбами, в которых находились прозрачные и мутные, густые и не очень жидкости. Подставки с хирургическими инструментами, несколько больших металлических баков для их кипячения. Засушенные травы и растения, разложенные и развешанные в абсолютном порядке. Небольшой письменный стол с письменным прибором великолепного качества и стопки толстых тетрадей и атласов в кожаных засаленных обложках. И повсюду – книги, книги и книги. А центральное место занимали два больших походных стола из дерева, металла и грубого толстого полотна-парусины, похожих на те, которыми пользуются военные хирурги.

– Вот это да! – Жак растерянно покачал головой. – Что все это может означать?

– Ты вон лучше у Освальда спроси, – Хорса плюнул на один из столов, – по мне, так здесь именно колдовством занимались. А Освальд сказал, что ему все ясно, как только увидел подобное оборудование.

Музыкант подошел к Освальду. Женщина на столбе уже практически не двигалась, и тот, не видя толка в вопросах, которые хотел ей задать, копался в небольшом сундуке, который нашел под письменным столом.

– Ты знаешь что-нибудь обо всем этом? – Жак вопросительно посмотрел на него.

– Кое-что знаю, вернее, предполагаю. – Охотник отвечал, просматривая связанные в рулон бумаги. – Предполагаю, что она не колдунья, а скорее алхимик.

– Алхимик? – Хорса, подойдя к ним сзади, недоверчиво нахмурился. – Так они вроде бы только тем и заняты, что из дерьма пытаются золото добыть. Или камень там философский.

– Не только. Алхимики, так же как маги, истреблялись пачками всего столетие назад. Не все, конечно, поскольку золото они действительно пытаются добыть, только не из того вещества, которое ты упомянул. А золота, как общеизвестно, много не бывает. Поэтому многие алхимики выжили. Кроме того, основным обвинением против них всегда выступало создание существ, противоестественных по своей природе, враждебных как людям, так и остальным существам, населяющим наш мир.

Освальд покрутил в руках несколько изогнутых медных трубок, оканчивающихся острой головкой с отверстием и лежащих на столе. Пригляделся к темным следам на конце одной, понюхал. Поняв, что это засохшая кровь, даже вздрогнул, представив, куда и для чего они вводились. Бросил назад и продолжил:

– Вот и наша незнакомка наверняка относится к последователям тех, стародавних и выживших. Хотя, кто знает… говорят, что они могли жить дольше обычных людей и даже некоторых магов. Используя знания, которые не смогли полностью уничтожить за прошедшее время или которые ей кто-то передал, она решила подзаработать. С помощью тварей, созданных ею, и наших людских суеверий. Вон там, в углу, навалены все товары, пропадавшие на этой дороге вместе с купцами. А вот еще кое-что.

Освальд извлек из стопки бумаг лист со свисающим шнурком, на котором еще можно было разглядеть остатки печати. Он протянул его лучнику.

– Прочитай, здесь четко указаны мои приметы. Печать можешь узнать?

– Уже узнал, – лицо Хорсы вытянулось. – Как я и думал. Де Рен все знает.

– А вот еще один лист, тут разговор ведется про Агнесс. Полагаю, что господин де Брие найдет нужное применение этому письму. Если, конечно, еще можно что-нибудь исправить у тебя на родине. Ну что, здесь нам больше делать нечего. Ты смотрел, где-нибудь нет венца, который ты ищешь?

– Нет его нигде. Все облазил, если уж он был у этой бабы, то, думаю, находился бы здесь. Пойдем, Освальд, отсюда. Мне кажется, надо здесь хорошенько все подогреть, а?

Из входа в пещеру, закручиваясь винтом, валил густой черный дым. Хорса пошаркал подошвой сапога по камню. Скрежетнуло густо налипшим к ней битым стеклом. Немудрено, совсем немудрено. Уходя из катакомб, они собрали и расколотили все емкости, предварительно расплескав повсюду содержимое.